Валерий Привалихин - Восхождение: Проза

— Наших тридцать и твоих сорок семь. — Карим перезатянул ремни. — Ну что, пойдем?

Карим, Зухур и Цветов подошли к строю сарбазов. Цветов вгляделся в лица солдат, которым предстояло в темноте прыгать с бронетранспортеров: лица как лица, большей частью утомленные, с плохо выбритыми щеками. Сумеют ли они выполнить задуманное? Мирзе ведь сразу донесут, что из лагеря вышли машины, десятки слухачей прослушают их путь, отметят, где они остановились или притормаживали. И именно на этом командиры решили сыграть: десант покинет машины на полном ходу, и бронетранспортеры, ни разу не остановившись, придут в лагерь — обыкновенное ночное занятие, которое так любят шурави. Единственное, на что надо надеяться, — чтобы не оказалось под колесами мин. Но иного способа покинуть лагерь незамеченным отряду в сотню человек практически нет.

— По машинам! — подал команду Карим, и солдаты бросились к своим номерам.

В это же время старший лейтенант Буров вывел свою роту к опустевшим палаткам афганцев, рассредоточил ее. Луч прожектора с головного бронетранспортера вроде бы случайно выхватил снующих у палаток людей: пусть видят с гор, что из лагеря выходят одни машины.

— Ну, Василий, пойду и я готовиться, — подал руку Зухур, когда бронетранспортеры, подняв еще не успевшую подвлажниться пыль, ушли в сторону гор. — Да, только вот хочу спросить: откуда в тебе столько военной хитрости? Человек ты вроде мягкий, а придумываешь такое — мулла позавидует.

Цветов усмехнулся:

— Ты все на хитрость, Зухур, сводишь, а это опять же просто опыт. Вот ты фонарикам удивлялся, а ведь наши войска перед штурмом Берлина сотнями прожекторов осветили врага, в какой-то степени ошеломили его. Думаю, фонарики у Карима тоже помогут ему в первые минуты боя. Ну, а ты береги себя. И еще раз просьба помнить: где-то там Мартьянов.

Цветов обнял Зухура, трижды прикоснулся с ним щекой к щеке.

— До рассвета.

Для батальона советских десантников и отряда защиты революции наступила одна из самых напряженных ночей за последнее время. Спали только те, кто пришел с постов охранения или готовился к заступлению в караул. Остальные напряженно вслушивались в ночь.

Не спали в эту ночь и люди Мирзы. Когда главарю доложили о вышедших из лагеря бронетранспортерах, он приказал разбудить даже раненых. И только после того как «бэтээры», не останавливаясь, развернулись у подножия гор и ушли обратно в лагерь, Мирза немного успокоился. Этот щенок Зухур под присмотром турана Василия и впрямь серьезно учится военным наукам, хочет вырасти в волка. Но, даст бог, они сразятся раньше, и тогда будет видно, чей ум короче, чья власть прочнее.

Давно приговорил Мирза своего среднего сына к смерти. После первых известий, что Зухур вместо учебы занимается в Кабуле революцией, Мирза проклял этот саур [196] Саур — апрель. Месяц, когда произошла революция в Афганистане. , затуманивший сыну разум, обративший его против родной крови. Но когда сын поднял оружие против тех, кто аллахом был наделен властью и землей, он дал слово пристрелить Зухура, как поганую овцу, при первой же встрече. Однако сейчас, когда тот начал раздавать землю их предков, их рода беднякам, смерть от пули была бы для него слишком легка и почетна. Не-ет, он прикажет закопать Зухура в землю, над которой он еще не пролил ни капли пота, и пусть тот подавится и захлебнется ею. Этого требуют Коран и законы гор.

Разве думал Мирза, что жизнь на старости лет так разъединит его с сыновьями? Вероотступник Зухур, поднявший руку на родного отца, старший сын Сатруддин, выучившийся на экономиста, но махнувший рукой на учебу, революцию и занявшийся торговлей дубленками, — разве это его дети? Только Ахмад встал рядом с отцом, но и тому насильно влили кровь неверных. Нет, ни один человек не должен знать, что в жилах Ахмада течет кровь людей с севера. Ни один. Атикулла умрет сегодня же, как только вынесет Ахмада из лагеря. Затем наступит очередь Зухура. Нет, наоборот. Атикулла вначале подсыпет ему в чай щепоть добытого с таким трудом китайского снадобья. Ни один врач в мире не узнает, отчего умер младенец, отчего умрет его средний сын, покрывшийся коростой и застывший в судорогах. А потом будет очередь Атикуллы, аллах ему судья. Только бы вынес он сегодня Ахмада!

Мирза посмотрел на часы. Время тянулось медленно, и он потайным ходом прошел из дома лекаря в госпиталь. Влекли его туда не раненые и больные, на которых он уже махнул рукой. О какой медицинской помощи может идти речь, если самым главным врачом в госпитале был лекарь-самоучка Тимур Шах. Люди неделями гнили из-за пустяковых ран, и Мирза вначале таскал Тимура за волосы по пещере, требуя быстрой работы. Однако лекарь от этого не стал умнее, и Мирза справил по раненым молитву: выживут — увидят солнце над головой, нет — такова воля аллаха.

Главным в госпитале были не люди. За одной из перегородок Мирза замуровал часть своих драгоценностей. Калеки и хилые казались ему единственно верными подданными, которые в трудную минуту в силу своей беспомощности не сбегут, не предадут. Именно поэтому устроил здесь один из своих тайников на черный день Мирза. Впрочем, какой может быть черный день для человека, имеющего деньги, много денег. Придет черный день в Афганистан, тут же засветит его солнце в Пакистане, где, слава аллаху, золото и алмазы тоже имеют большую цену. Не будет у Мирзы тяжелой минуты, пока будет цел хоть один из его семи тайников.

Госпитальная пещера тускло освещалась керосиновыми лампами. Однако Тимур Шах тотчас увидел его, перешагивая через раненых, подошел. Вытирая руки о грязный халат, кивнул назад, на стоящего у стены русского врача:

— Шурави отказывается лечить раненых. Говорит, больных осмотрит, а раненые поднимали оружие против отряда защиты, значит, они и его враги. Сказали ему, что вы, Мирза-хан, будете недовольны, а он только очки поправляет.

Мирза сжал кулаки. Ногти впились в ладони, и боль неумного отрезвила его, не дала броситься на блестевшего очками шурави. «Худой и молод, как Ахмад», — вдруг неожиданно сравнил главарь. Но тут же устыдился неизвестно отчего возникшей жалости к советскому офицеру.

— Тимур, — подозвал Мирза лекаря. Тот согнулся в полупоклоне. — Что для врача главное?

— Руки, наверное. И глаза тоже.

— Все, что ни придумаете, будет хорошо. Но свою сумку в руках он уже не должен держать. И видеть тоже. Однако, чтобы был жив, он здесь на переговорах.

Не оглядываясь на просеменившего сзади лекаря, главарь вышел из пещеры, вернулся в дом. Нетерпеливо посмотрел на часы: должен был уже прийти Атикулла. Лишь бы ему сопутствовала удача. Все что угодно, только бы вернули Ахмада. Он отвезет его в Кабул, найдет лучших врачей, заплатит какие угодно деньги. Но сын будет рядом… рядом…