Валерий Привалихин - Восхождение: Проза

Эдуард Матвеевич отрывает глаза от страниц, смотрит, что поделывает Лушков, и читает дальше:

«Приглядимся, каких именно «героев» предлагает писатель нашему вниманию на этот раз. Сергей Ушикин — молодой конструктор крупного завода, подающий руководству определенные надежды, способный парень. Казалось бы, кому, как не ему, активно включиться в борьбу за новое, передовое; способствовать утверждению прогрессивных методов хозяйствования? Поначалу вроде бы так оно и происходит. Но вот встречаются молодому конструктору первые трудности — модернизированная деталь, которую он предлагает, не выгодна заводу. Заменять ею старую, более дорогую и потому выгодную для производства деталь начальник цеха отказывается. Не может доказать Ушикин своей правоты ни директору, ни работникам министерства, предлагающим подождать введения в жизнь разрабатываемых мероприятий по переводу завода на новую систему показателей. И как же ведет себя в такой ситуации «герой» повести? Сначала он просто удивлен, потом пытается писать жалобы. Но вот проходят два года…»

В комнату так никто и не заходит. Лушков сидит за столом и что-то пишет. Время от времени отрывает глаза от бумаг, подолгу смотрит в окно. И тогда Эдуард Матвеевич собирает страницы письма с колен и кладет их перед собой.

«…Проходят два года, — перечитывает Эдуард Матвеевич. — Сдвинулось ли что-либо с места на заводе, где работает Сергей Ушикин? Ничуть! В цехе выпускают все ту же невыгодную государству деталь. А что же сам Ушикин? Как продолжает он свою борьбу? И вот здесь хочется высказать самые серьезные претензии автору повести. Изменяя своей принципиальной позиции, прозаик рисует нам повзрослевшего Сергея Ушикина уже косным, ленивым умом и сердцем, черствым человеком, говорящим о себе, что с него «неприятностей и ссор с начальством довольно», человеком, живущим по принципу «моя хата с краю».

Дверь в комнату резко открывается. Эдуард Матвеевич быстро убирает разложенные на столе листы, хватает журнал, наклоняется, хочет засунуть его в портфель. Журнал во что-то упирается, не лезет, и его приходится затолкнуть силой, измяв первые страницы.

На вошедших Эдуард Матвеевич смотрит раздосадованно. И Женька Грилин, и Бердников — оба ребята шумливые. Начнут сейчас ходить по комнате и так раскричатся, хоть уши затыкай.

— …Поэтому и не надо будет столько расчетов делать, — говорит Грилин, возвращаясь к двери, которую не прикрыл, и хлопает ею чуть ли не со всей силы. — Конечно, если бы с самого начала по этой методике делали, было бы проще…

— Да ты что! — Бердников машет рукой. — Это все просто так, пока не вникли… А свяжись — там сразу столько вопросов.

Ну, теперь такие разговоры надолго, вздыхает Эдуард Матвеевич. Ему вроде бы и обидно, что его занятие прервали, но и то, о чем говорят ребята, тоже интересно. Если разобраться, Женька Грилин, в общем, предлагает дело. Но столько с этим делом возни, что бог его знает, стоит ли связываться. Уж больно много всего менять придется. А больше всех — Бердникову. Понятно, что он не хочет.

Заставить Бердникова переделать расчеты Эдуарду Матвеевичу очень даже хочется. Уж кому-кому, а этому лоботрясу полезно поработать. Меньше будет ходить с секретаршами чай пить и хихикать. Но если вникнуть — только сейчас так получилось, что именно к участку Бердникова новая методика не подходит. А в другой раз вполне может случиться, что Эдуарду Матвеевичу и самому придется все расчеты исправлять. Поэтому тут дело сложное, подумать надо, а не просто вместе с Женькой под Бердникова мину подводить.

Ребята все еще продолжают спорить. Грилин ходит по комнате, машет руками, время от времени громко шмыгает носом. Маленький полный Бердников сидит на своем столе, еле доставая ногами до пола.

Эдуард Матвеевич внимательно следит за ребятами, прокашливается, поправляет очки и ждет, когда же кто-нибудь из них обратится к нему. Все-таки он здесь самый опытный, самый авторитетный и уважаемый начальством. Ему и надо их сейчас рассудить. Но внимания на него так и не обращают. Эдуард Матвеевич начинает прокашливаться громче, в конце концов сам раза два порывается что-то сказать. И совсем обижается, видя, что в его сторону даже не смотрят. До чего же все эти молодые самоуверенны! Можно подумать, что они здесь что-то решают. Будто, кроме них, некому разобраться.

Но больше всего возмущает Эдуарда Матвеевича то, что Женька Грилин вдруг начинает обращаться к Лушкову. Вот уж кто меньше всех в отделе что-то значит. Да и не лезет никуда. Такой этот Лушков размазня… И чего они его об этом деле спрашивают? Чего он может понимать?

— Слушай, но ведь так намного проще и быстрей делать, — говорит Лушкову Женька.

— Да проще-то оно проще.

— Ну так что же? — спрашивает Женька.

— А ничего… — говорит Лушков. — Делайте как хотите. Если нравится, предлагайте. Я свое отпредлагал.

Разговор обрывается. Бердников усаживается за стол и хочет чем-то заняться, но Женька трогает его за плечо, говорит:

— Пошли-ка покурим.

— Во! Точно! Надо бы… — Лушков встает со своего места так быстро, будто ему дали команду, и, не дожидаясь ребят, выходит из комнаты. Те идут за ним.

Эдуард Матвеевич достает свое письмо и пробует читать дальше. Но плавающие в памяти фразы из состоявшегося сейчас разговора и раздражение настолько мешают, что у него ничего не получается. Он смотрит на исписанные странички, даже старается что-то прочесть, а продолжает думать то о Лушкове, то о новой методике, то о Женьке Грилине. Больше всех его раздражает Женька. Проработал всего два года, а послушать — главный специалист. Вот просидит здесь еще лет десять, как он, Эдуард Матвеевич, тогда пусть больше других и рассуждает. А сейчас лучше помалкивал бы. Уж больно шустрый и крикливый. Ничего еще из себя не представляет. Да и сам по себе парень какой-то неинтересный. И книг не читает, наверное. А если читает — одни небось детективы. В общем, ну его к черту. Бердников и тот лучше. С тем хоть можно о книгах поговорить. Библиотека у него, видно, хороша, коли еще дед собирал. Повезло же человеку, что у него такая семья. Конечно, сейчас Бердникову можно смеяться над тем, как Эдуард Матвеевич макулатуру собирает и с талонами по магазинам бегает. И еще у разных шаромыг книги покупает. Да ведь у того же Бердникова ничего почитать не выпросишь. Не дает. Правда, Эдуард Матвеевич за это на него не обижается, — сам тоже раздавать книги по знакомым терпеть не может. То перепачкают, то страницы сомнут, то уголки обтреплют.

Наконец Эдуард Матвеевич собирается с мыслями, берет в руки карандаш и начинает читать письмо:

«Где, в основном, показывает нам прозаик своего героя? Где происходят основные события повести? Не на производстве, о котором говорится довольно-таки бегло, а в кулуарах треста, в метро, наконец, на квартире любовницы героя — то есть где угодно, только не там, где люди непосредственно заняты своей работой».