Ларри Макмертри - Покидая Шайенн

Понятно. Сразу стало ясно, что ему только так кажется. А зачем приехал, видно даже невооруженным глазом, раз он так взвинчен. Жаль, что я такая пыльная и вспотевшая.

— Ну, заходи, — сказала я. — Приготовлю чай со льдом, пока будем разговаривать.

Не собиралась я давать ему чаю. Слишком хорошо его знала. Если позволить ему говорить, когда говорить не хочется, то он застесняется, застыдится, и все будет испорчено прежде, чем он меня коснется. До постели он не должен раскрывать рта. Когда мне удавалось его расковать, он обожал постель. Ему нравилось это не меньше, чем Эдди, может быть, даже больше, только расслаблялся он очень редко.

Шла на кухню, он — следом. Обернулась, он налетел на меня и поцеловал, не задумываясь. Ага, подцепила на этот раз. Лучше бы ополоснуться, смыть пыль, но, в конце концов, не так уж и важно. Главное, Гид расслабился, если он скован, то и я скована.

После ненадолго уснула, — такое случалось редко, — а проснулась оттого, что он протирал мне лицо и шею тряпкой.

— У тебя пыль на веках, — сказал он. — Я не хотел тебя будить.

— Я вся в поту, — сказала я. — Принесу чай со льдом, он уже готов.

Когда вернулась с двумя стаканами в спальню, он по-прежнему сидел с тряпкой в руке, но уже успел натянуть штаны.

Был он очень грустен. Почему? Я-то счастлива. Протянула ему стакан и залезла в постель.

— Что случилось, милый?

Он кинул тряпку на тумбочку и долго молчал. Потом сжал мою щиколотку.

— Я думал о тебе, — сказал он. — Похоже, я по-прежнему от тебя без ума, хоть и прошло столько лет. А приехал я сказать тебе, что больше я этого делать не буду. Наверное, мне грустно потому, что сегодня был наш последний раз.

— Еще чего, — сказала я.

Улыбалась, а в животе заныло. Хотелось схватить его и крепко держать. Никогда он ничего похожего не говорил, а как только сказал, я поняла, что это всерьез и что он будет крепко держаться сказанного. Нужно было молчать: чем больше наговорю, тем больше мы будем отдаляться друг от друга. Но ведь любила его, и потому бросилась в бой.

— Даже мысль об этом меня убивает, — говорил он. — Но так нужно, Молли.

Я помолчала, а потом сказала:

— Гид, конечно, не мое это дело, но очень любопытно, так чего же мне не спросить: вы с Мейбл когда-нибудь этим занимаетесь?

Рот его дернулся.

— Да, конечно, — сказал он. — Раза три-четыре в год. Но то, что я сказал, не имеет к Мейбл никакого отношения.

— Маловато, Гид, — сказала я. — Но если она не хочет тебе давать, а я даю, что ж тут плохого? Зачем нужно все усложнять? Разве ты не знаешь, что я устроена так, что должна хоть что-то кому-то отдавать?

Он по-прежнему держал мою щиколотку и молчал.

— Ты тоже меня стыдишься? — спросила я.

— Стыжусь? Тоже? — переспросил он. — Кем же надо быть, чтобы тебя стыдиться?

— Джимми стыдился, — сказала я.

Счастья как не бывало.

— Уж за кого мне стыдно, так за нас обоих, — сказал он. — Вместе. А решился я на то, на что решился, и из-за Джимми тоже.

— Почему же тебе стыдно, а мне нет? — сказала я. — Я что — жалкая тварь? Я всегда думала, что если чувства искренни, то грех не грех.

— Не знаю, — сказал он. — То, что мы с тобой делали, — зло, так меня воспитали, так говорится в Библии, так утверждают церковь и закон. Всегда, кроме тех минут, когда мы с тобой этим занимаемся, я уверен, что это зло. Но так живет любой негодяй. Люди считают, что воровство зло, только пока сами не пошли на дело. Но если оно вообще зло, так почему оно перестает быть злом, когда ему предаемся мы сами? Разве я не прав?

У меня задрожали ноги. Поняла, что теперь-то уперлась в стену по-настоящему, но зачем-то продолжала спорить:

— Гид, перед тобой просто я. Я не закон, я не церковь. Я просто хочу сказать, что раз оно зло, так пусть нам хватит мужества его творить. За грехи мы отправимся в ад, а без тебя мне там будет плохо.

— Может случиться кое-что и похуже, — сказал он, обхватив голову руками. — У нас мог бы появиться еще один Джимми. Ты ведь еще не стара. А у меня — маленькая девочка, о ней тоже надо думать. Мы поломали жизнь одному ребенку, а могли бы еще и другому. Это хуже, чем оказаться в аду.

Теперь сказать было нечего.

— Молли, ты можешь выйти замуж за Джонни, — сказал он. — Он ведь тоже всегда тебя любил.

— Он не хочет жениться, — сказала я. — А я не хочу замуж. Мне всегда был нужен только ты.

— Тогда зачем ты вышла замуж за того жалкого подонка? — спросил он. Наверное, двадцать лет хотел спросить и вот спросил. — Почему не вышла за меня? Мне-то ты ведь тоже чуть не поломала жизнь, Молли!

Я на самом деле чуть не поломала ему жизнь, я была всему виной. И перед Джимми виновата. А Гид собирается меня бросить. Вот как оно повернулось.

— Если бы знать, что же это такое — любовь, — сказал он. — Одни разбитые сердца, вот что это такое.

— Но ведь что-то доброе мы тоже делали, я знаю точно, — сказала я. — Не бросай меня, Гид, пожалуйста.

— Я буду заглядывать, — сказал он. — Как только смогу это себе позволить.

Тут я заплакала.

— Ладно, прощай, и пошел ты к черту, — сказала я. — Ты никогда не сможешь этого себе позволить, и плевать тебе, что мне сорок три. Мне нравилось то, что было, даже если оно не нравилось тебе, и я этого не стыжусь, даже если ты стыдишься.

— А Джимми? — сказал он.

— Джимми мертв. Ему не поможет, что ты меня бросаешь.

— Молли, я не бросаю тебя, — сказал он. — Так нужно. Разве ты не понимаешь, что я просто убит. В жизни никого не бросал.

— Ну, придумай слово поизящней, — сказала я. — Не я, а ты уже одет.

Все виделось сквозь слезы, я протянула к нему руки, а он встал и надел рубашку.

— При тебе вся моя гордость улетучивается, — сказала я, но он ушел, а я долго лежала и плакала.

Гид сдержал слово. Так и должно было быть. Ни разу он не позволил себе отпустить поводья. Только лет через десять прикоснулся ко мне, да и то лишь для того, чтобы похлопать по плечу.

Когда все только случилось, признать это было нестерпимо, и я решила, что верну его при первой же встрече, чего бы это ни стоило мне или ему. Знала, что смогу это сделать: в запасе было много еще не использованных способов.

Два месяца его не видела, а когда он появился, через пять минут поняла, что не стану делать то, что наметила. Приехал он в октябре. Я была на кухне, он постучал и вошел, держа в руках щенка койота. Он и раньше пару раз привозил мне щенков, чтобы я их растила.

— Я убил его мамашу, Молли, — сказал он. — Может, возьмешь?

— Конечно, — ответила я. — Сейчас найду для него коробку.

А когда устроила щенка, проводила Гида через двор. Но осталась за забором, не пошла с ним, как прежде, до машины.

В тот раз, когда он спрашивал, отчего я вышла за Эдди, а не за него, ответить мне ему было нечего. Потом стала думать, и, похоже, думала слишком долго, но ответа так и не нашла, даже для себя самой. Правильного, во всяком случае. Пожалуй, одного ответа и не существовало вовсе, а если был, то мне он остался неизвестным. Наверное, что-то во мне не так, как нужно, устроено, раз сама не разберу, почему вышла замуж за одного мужчину, а не за другого. Знаю о себе множество мелочей, например, какая нравится еда, какие запахи, что люблю делать. И кое-что поважнее — про «отдать» и про «взять» — то есть про то, о чем в тот единственный раз говорили с мистером Фраем. Мой брак с Эдди стал для нас всех самым главным событием, самым главным из того, что я в жизни совершила. Но так и не знаю, почему и зачем вышла за него, и что дало бы мне это знание. Оно ведь не изменило бы того, что уже однажды сделано.