Ларри Макмертри - Покидая Шайенн

— Само собой, — сказал я. — Нечего ездить на двадцатидвухлетней лошади.

— Ну, тут я спешился и стащил седло. А, черт!

— Так и знал, что ты прольешь, — сказал я. — Полбанки коту под хвост.

— Не твоя банка, — сказал он. — Тебе-то что?

— Пиво, ясное дело, твое, — согласился я. — Но чего ж открывать, коли все равно не пьешь?

— Раз купил, нужно открыть, — сказал он и потянулся к ведерку за новой банкой.

— Слушай, — сказал я, — давай я из твоей попью, а ты рассказывай.

— Заткнись, — сказал он. — Пока ты возился с одной банкой, я две приговорил.

— Ясное дело, — сказал я. — Во-первых, ты постарше меня будешь. А во-вторых, я пью до конца, на землю не выливаю, как некоторые.

Он замолчал и стал сосать пиво, пока не высосал почти всю банку.

— Ты бы работал, как болтаешь, — заявил он. — Было бы чем похвалиться в жизни.

Ну вот. По нему выходит, что за жалованье работать унизительно. А по мне, так лучше делать что хочется, и плевать, есть ли у тебя собственные мескиты да дикие груши, или нет. Сто раз я ему втолковывал, но не доходит, нет, не доходит.

— Я рассчитывал, что старина Дирт устоит на месте, — сказал он. — Залез ему под брюхо, да еще седлом накрылся.

Он все тер лицо рукавом, наверное, его старый облупленный нос чесался.

— Ну и жарища, — сказал он.

— Давай, рассказывай. Солнце сядет, тогда поработаем.

— Сижу под седлом и слышу — льет. Думаю, град кончился, пошел дождь. Но запах не тот. Гляжу — на землю падает, и тоже — на воду непохоже. Град молотит вокруг, как с цепи сорвался, остается тихо сидеть. А потом все же встаю и шарах ему седлом в брюхо. «Чертова скотина, — говорю, — подождать не мог».

— Отлично, — сказал я. — Хотелось бы полюбоваться.

— Не смешно, — сказал он. — И ничего постыдного тут нет.

— Ну, и хвастаться тоже нечем, — сказал я.

Он помахал банкой пива перед моим лицом.

— Ты-то, вообще, помолчал бы, — сказал он. — Где ты сам был во время этой бури? Я, по крайней мере, — дома, как порядочный человек. Ни по какому Нью-Мексико я не шастал.

— Я тоже, — сказал я. — Ты даже рта не раскрываешь, а я уже знаю, что ты скажешь. Девятисотый раз тебе говорю: я ни в каком Нью-Мексико не был. Я был в Техасе, рядом с Бейлиборо. Чего уж там не было и в помине, так это лошадей, которые бы меня поливали мочой.

— Не меня! Седло! — эту деталь Гид каждый раз настойчиво подчеркивал.

— Пока ты все объяснишь, мозги от жары расплавятся.

— Я ему врезал, а он меня лягнул, — сказал Гид грустно, уплыв в воспоминания.

Гид страшный поперетчик, но мне его иногда жаль. Стареет, но сам этого не хочет признать. Середина июля, настоящее пекло, а этого старого болвана не заставишь полежать и отдохнуть. Только и знает рассказывать пыльные байки и сам заводится от воспоминаний. Если бы я мог ему хоть что-то внушить, то усадил бы его и сказал: «Черт тебя возьми, Гид, ты уже стареешь, пора угомониться. После обеда полежать и отдохнуть вовсе не вредно». Но он только разозлится, и пользы от совета будет куда меньше, чем вреда. Пусть уж все идет само собой. Да я и сам не прочь послушать старые байки хоть в сотый раз.

— Гид, надень шляпу, — сказал я. — Ты куда-нибудь помчишься и о ней забудешь. Вот тебе и солнечный удар.

— За десять лет Дирт тогда лягался первый раз, — сказал он. — Удивительное дело. А потом он от меня убежал.

— Ты на него не орал?

— Ну да. Только что толку?

— Конечно, никакого, — сказал я. — Ты на меня тоже орешь, и тоже без толку.

— Так ты же не лошадь.

— Какая разница? Когда ты кричишь, никто тебя не понимает. Ни одного ясного слова.

— Ерунда, — сказал он. — Если бы ты вставил себе эти штучки для слуха, все бы разобрал. Они совершенно незаметны. Никто не виноват, что ты стареешь.

Только он один умел сообщать новости таким мерзким тоном.

— При чем тут старость? — сказал я. — Когда орешь, ты брызгаешь слюной. Ясное дело, виноваты вставные зубы. И еще, когда будешь покупать пиво в следующий раз, купи лучше «Перл». А это, которое пьем, как нагреется, делается вроде лошадиной мочи.

Он кинул пустую банку в мусорную кучу.

— Слушай, Джонни, хорошо бы убрать отсюда все банки, — сказал он. — Эта дрянь блестит, как тут скот загонишь в машину?

Я тоже швырнул банку в кучу. Хорошо, когда есть куча, где копятся пустые банки: результаты твоих трудовых усилий налицо.

— Пусть лежат, — сказал я. — Куча растет, и в нее легко попасть. И я что-то не слыхал, чтобы в ближайшее время мы собирались что-то отгружать.

— Да, куча что надо, — сказал он.

Гора банок до сих пор на месте. Мы, слава Богу, так и не сподобились с нею расправиться. Теперь она вроде памятника.

— Может, поработаем? — сказал я.

Он исчиркал не меньше пяти спичек, пока зажег сигарку. Она тут же потухла. Но, вообще-то, он их покупал, чтобы жевать.

— Кажется, тебе хотелось отдохнуть, — сказал он. — Я стараюсь облегчить ему жизнь в такую жару, а он рвется вперед, как дикий мустанг. За тобой нужен глаз да глаз, а то, чего доброго, ты себя загонишь до смерти. Похоже, ты просто хочешь доказать, что еще на что-то годишься.

— Ну, давай, бей меня, бей, — сказал я. — Я ведь ручной.

— Ну, куда тебе? Вчера смотрю, а у тебя поджилки трясутся. Это ты яму для столба копал.

— Вчера было жарко, — признался я. — В такую жару любой может перегреться.

— Ну, конечно. Любой. Да, да.

— Не дадакай. Сидит тут и дадакает, — сказал я. — Тебя самого качает по сто раз на дню. Падал бы, если б за лом не держался.

— Не выдумывай, — сказал он. — Просто, когда пот заливает очки, я спотыкаюсь. Вот и все.

— Конечно, — сказал я. — Так оно и есть. Через месяц, значит, ты из-за пота ложишься на операцию? Из-за пота?

— Издеваешься над больным человеком, — сказал он. — Дай мне рассказ закончить.

Хоть я и знал эту историю наизусть, получше, чем проповедник Библию, но все равно решил послушать. Любопытно, какие-такие новые повороты в нее вплетет Гид.

— Дело было в том, — сказал он, — что старикан Дирт наступил на меня, когда удирал, и повредил мне бедро.

— То-то ты такая развалина, — сказал я. — Нужно было в молодости беречься.

— У тебя на шляпе шпанка, — сказал он. — Гони, пока не укусила. При чем тут «развалина»? Есть, конечно, пара хворей, но, вообще-то, я в полном порядке.

Я взмахнул шляпой, чтобы отшвырнуть чертову муху.

— Эти паскуды одолеют всю страну, — сказал я.

— Да. Вместе с мескитами и правительством. Надеюсь, не доживу и не увижу, как это будет.

— Не доживешь, — сказал я. — Страна еще как-то продержится.

— Что-то непохоже, — сказал он. — Еще десяток лет, и пуп надорвешь, чтобы по-честному жить.

Четырехдюймовый огрызок сигары он швырнул в гору банок.

— Ну, чтобы жить по-честному, нажимать нужно и сейчас, — сказал я. — Но большинства это не касается. Что случилось с сигарой?