Ларри Макмертри - Покидая Шайенн

А у Чарли, когда дело касалось денег, реакция достигала невиданной скорости. Мы тут же поехали, и он вытащил машину из кювета. После десяти я смог заглянуть к Молли, но она уже спала. Это было неправильно. Мне не нравилось ее одиночество и то, что я лишился ужина, на который рассчитывал. Но делать было нечего. Поехал домой, накормил цыплят, съел целую миску печенья и завалился спать.

Однажды утром, пару недель спустя, мы встретили Молли в магазине кормов. Уже был август, стояла засуха, и Гид хотел немного подкормить коров. Мы приехали рано, надеясь, что окажемся первыми покупателями, но у погрузочной платформы уже стоял старенький форд Молли.

— Наверное, корм для цыплят покупает, — сказал я.

Гид занервничал. Может быть, они недавно выясняли отношения, кто их знает.

Она сидела на задворках магазина на мешке с кормом для собак и пила кофе с рабочими. Самюэль Хаустон гладил своего старого шелудивого пса и что-то заливал, как всегда.

— Привет, Гид, — сказал Самюэль Хаустон. — Видел моего пса? Умнее собаки у меня никогда не было, я назвал его Солнышко Билли. Он умеет выпивать яйца прямо из-под курицы, а она даже ничего не замечает.

— Не хотелось бы вас, ребята, беспокоить, — нетерпеливо сказал Гид, — но, если вас не затруднит, я хотел бы получить дюжину мешков хлопкового жмыха.

Три мексиканца расхохотались. Им так сладко было сидеть за кофе, что они были готовы смеяться по любому поводу и без повода.

— Нет проблем, — сказал Самюэль Хаустон. — Никаких проблем. Мы для этого тут и находимся. Присаживайтесь, выпейте кофе.

— Нет, благодарю, — сказал Гид. — Нам нужно получить жмых и ехать. Если будем тянуть резину, станет еще жарче.

— Зачем куда-то ездить? Этак можно перегреться, нужно себя поберечь. После обеда жара спадет.

— Конечно, посидите минутку, — сказала Молли. — У меня к вам просьба.

Но на Гида накатило упрямство. Он нервно топтался на месте. Мне надоело стоять, и я сел.

— Нам в самом деле нужно ехать, — сказал Гид. — Может, мы с Джонни сами погрузим, если вы покажете, где лежит корм.

— Как хочешь, Гид, — сказал Самюэль Хаустон. — Он прямо в том углу. Будь как дома.

Так я и знал — дело закончится тем, что придется грузить мне. Гиду проще совладать с гремучей змеей, чем с мешком корма. Он никогда не таскал мешков, разве что, если уж совсем приспичит. Но стоило мне встать и сделать первый шаг, как мексиканцы бросились к мешкам, и через минуту корм был погружен. А как только Гид это увидел, он подумал: ага, работа идет, значит, можно тут немного посидеть.

И сказал то, чего говорить не стоило, потому что Молли немедленно приняла это на свой счет.

— Ну вот, — сказал он. — Теперь можно поехать и поработать. Я привык работать, не то что некоторые.

Не знаю, почему он такое сказал, может быть, потому, что нервничал, и непонятно, почему Молли отнесла эти слова к себе. Он-то, конечно, вовсе не имел ее в виду. Однако она поставила чашку и глянула на него с удивлением и обидой.

Тут подъехал управляющий элеватором, и Самюэль с мексиканцами побежали работать. Мы остались втроем, и стало совсем тихо. Я все старался придумать, что же такое сказать, чтобы сгладить неловкость. Гид, ясное дело, думал о том же, но ничего путного не шло в голову. Получилась страшная глупость, мне стало не по себе, и еще через минуту меня бы стошнило.

Точку поставила Молли. Она просто взяла и заплакала. Так я и знал, что этим кончится.

— Не слишком красиво говорить мне такое, Гид, — сказала она.

Она согнулась, опустив голову на колени, и мы видели только сотрясающуюся копну ее волос. Потом она резко выпрямилась и уставилась мне прямо в глаза.

— А ты? Ты не заступишься за меня? — сказала она и опять заплакала.

Я не знал, что сказать. Полный бред. Налил кофе и протянул ей.

— Спасибо, — сказала она.

Она пила кофе, согнувшись, упираясь локтями в колени, а слезы стекали к углу рта и капали в чашку. Гид не выдержал — вытащил и протянул ей носовой платок.

— Не порти хороший кофе, — сказал он.

Молли взяла платок и слабо улыбнулась.

— Ну что мне с собой делать? — сказала она.

— Прости меня, Молли, — сказал Гид. — Я ничего такого не имел в виду.

— Я знаю, — сказала она. — Все моя глупость. Не понимаю, почему некоторые вещи меня так расстраивают. Ты тут ни при чем.

Но как раз он-то был при чем, и сам это знал. В тревожном молчании мы пили кофе.

— Пока плакала, кое-что вспомнила, — сказала Молли. — Не вспоминала об этом много лет. Мы еще были детьми, все еще жили дома, а вместо сахара тогда везде использовали ромовую патоку. Папа поехал в Талию за припасами на зиму.

Она замолчала, глядя сквозь дверь магазина на жаркую, пыльную улицу и дома, сплошь утыканные телевизионными антеннами. Казалось, она видит, словно в телескоп, что-то такое же далекое, как луна. Наверное, она видела те давние дни. Нужно обладать крепкой памятью, чтобы, сидя на мешках с собачьим кормом, вспомнить, как старина Клитус Тейлор катил на телеге в Талию. Могу поспорить, что рядом с ним на сиденье трясся кувшин виски.

— Он вернулся перед самым закатом, — сказала она. — И спереди телеги стояла большая бочка патоки из сорго. Пока они с Шэпом выгружали муку и все остальное, мы, дети, все любовались этой бочкой сиропа. Прежде я не могла даже вообразить, что бывает так много сиропа. В бочке приехали наши сладости на всю зиму. Потом папа и Шэп вернулись и перекантовали бочку к хвосту телеги, чтобы спустить ее на землю. — Тут ее голос задрожал, но она продолжала: — Как оно случилось, я не поняла, но, когда они стали сгружать, кто-то из них ее не удержал, она рухнула на землю и лопнула. На мгновение патока зависла в воздухе, а потом стала растекаться. Ручеек пополз по склону в сторону курятника. Мы замерли и глядели, не в состоянии шевельнуться. Первым очухался Ричард и засунул в патоку большой палец ноги. Патока текла страшно медленно, и в нее влипали разные жучки и муравьи. Собрать ее было невозможно. Потом мы все заплакали. Больше всех переживала Мери Маргарет. Она прямо-таки зашлась и забегала вокруг дома, задыхаясь, пока ее не выловили и не постукали по спине. Тогда она стала колотиться головой о дверь погреба. Она была настоящим мастером заходиться и колотиться. Даже Шэп заплакал. Один только Ричард сохранил рассудок — он присел на корточки, макал палец в патоку и облизывал. И так все время, пока не стемнело. Я не могла поверить в то, что случилось. Никогда мне не было так больно, как тогда. Потом Ричард поймал жабу, кинул ее в патоку, и она там увязла. Я убежала в дом, спряталась в дровяном ящике и не вылезала оттуда, пока не кончился ужин. Папа и Шэп все спорили, кто виноват. Дело кончилось тем, что Шэп навсегда ушел из дому, а папа проторчал почти всю зиму в погребе, распивая виски.