Геннадий Карпов - Шёл я как-то раз… [Повести и рассказы]

– Я тебе не мешаю? – вкрадчиво пропищал алкаш.

Такие картины Калачёву пару раз наблюдать уже приходилось, и, морально приготовившись к длительной осаде, он помотал головой, стараясь глубже погрузиться в статью о путешествии Чехова на Сахалин и не вслушиваться в пьяную болтовню.

Антон Палыч в это время бежал от помещичьей хандры. Уже через неделю, ближе рассмотрев любимый русский народ, проклял свою затею, чуть не утонул на переправе, кормил клопов на постоялых дворах и со слезами на глазах писал домой раскаянные записки. Часто не имел возможности даже сменить воротничок и вовремя пообедать, несколько раз пописал в Енисей (почему-то красноярский памятник не отражает весь процесс, а только подготовку к оному), ужаснулся при виде Сахалина, этой каторги и выгребной ямы империи, и успокоился лишь в Японии, забравшись там на гейшу и описав позднее все подробности вплоть до цвета салфетки, которой гейша протирала его крайнюю плоть. Хоть не зря съездил. Типичный демократ в русском исполнении: богат, прекрасно работает языком, хуже – членом, изредка – головой и никогда – руками. Трус, ябеда и кляузник, при необходимости – стукач. Так сказать, профессионально призывает народ к труду и дисциплине. Грудью встаёт за чужими спинами. Сюда бы его вместе с Горбачёвым и другими деятелями, в народ, на дно, в грязь и дикость, где зубами рвать надо, а не трепаться, получая за это гроши и обещания лучшего будущего. Да их бы через час в бане в уксусе вымачивали!

В течение часа экс-геолог не закрыл рот ни на минуту, поучая молодого, как надо жить, работать, как делал и делает это он, знаменитый на весь мир зуброгеолог Столиков, друг и сподвижник Урванцева, какие у него грандиозные планы на будущее, например, открыть свою артель в Австралии, для чего он завтра же напишет письмо английской королеве, о чём бабка давно его просила. Иногда до сознания Игоря долетало:

– Ты думаешь, что я пьяный? Вот ты не слушаешь, а зря! Мог бы потом похвастать, чей ты ученик. Я тебе хочу добра. Я всему миру хочу добра. Ты знаешь, что такое мир?

Благодарный слушатель сначала кивал, как ишак бухарский, но вскоре заболела шея. В этот момент пошла в ход вторая бутылка, содержимое которой исчезло в том же направлении, что и первой, и с той же скоростью: в два приёма. Калачёв решил было, что гений всех времён сейчас упадёт, но вновь не угадал. Тот зашарашился по комнате, достал из-под кровати ведро и долго в него мочился. Потом выставил парашу в коридор и закрыл дверь:

– Шнырь уберёт.

Трезвому пьяный базар надоел. Он отложил журнал и закрыл глаза. Супермен двигался ещё самостоятельно, но говорить, к счастью, уже не мог. Он сам выключил свет, лёг и выкурил подряд три папиросы. ПДК по всем известным человечеству ядам был превышен минимум на порядок. Так, по крайней мере, показалось Калачёву. «Вешай топор» – это когда дыма вдвое меньше. Тут же можно было вешаться самому. Дым заползал во все поры одежды, белья и тела, стоял в лёгких, от него не было спасенья нигде. Игорю стало дурно. Он вскочил, накинул телогрейку и в трусах выбежал в ночь. Он был уверен, что его сейчас вырвет, но чистый морозный воздух ворвался внутрь отравленного организма. За пять секунд лёгкие очистились, в голове зазвенели колокольчики, во рту стало сладко. Но долго стоять на улице было холодно. Он ещё раз глубоко вздохнул и побрёл обратно. Приоткрыл в комнате окно и лёг, табаком провонявший, в провонявшую постель.

Столиков вдруг резко сел на кровати, зашипел и замахал руками. Игорь приоткрыл глаза. Сосед схватил что-то со стола, чаще замахал и громче зашипел. Их койки стояли по разные стороны стола в двух метрах одна от другой. Ночь. Тишина. Даже за стеной угомонились. На расстоянии слабого плевка сидит упившийся до чертей хроник и чем-то машет, жизнью недовольный. Тут до Калачёва дошло, что на столе лежал нож! В такой ситуации он однажды уже побывал, и спасла его тогда только неплохая реакция да кое-какие навыки дзюдо. Второй раз испытывать судьбу он не хотел, а потому встал, в последнюю секунду решив не пинать в лоб и потом включать свет, а наоборот. Изменение освещения пьяного деда абсолютно не взволновало, он продолжал корчить рожи, брызгать слюной и душить кого-то невидимого, не то чертей, не то английскую королеву.

– Ты чё дёргаешься? Лёг махом и притих, пока в лоб не получил! – гаркнул Калачёв и шагнул к деду. – Приблуду на пол брось!

Алкаш приподнялся, постепенно настроил резкость на реальный мир и вдруг по стойке смирно бухнулся на кровать. В глазах застыл ужас.

– Ты кто? Ты это чё, я не пойму?

В руке он держал зажигалку. Здоровенная зэковская выкидуха с наборной трёхцветной ручкой лежал на столе. Калачёву стало стыдно.

– Зараза, я думал, что ты ножом на меня машешь.

– Я не пойму чё-та, – заклинило деда.

Вид у него был жалкий и жутковатый одновременно. Человек явно доживал отпущенный ему век.

– Спать давай, потом поймёшь.

Игорь выключил свет, приоткрыл пошире окно и лёг лицом к соседу, забрав нож к себе под подушку.

– Чё-та я не пойму никак, ты чё? – всё шамкал дед, боясь пошевелиться.

Потом поднял руку – ничего. Приподнялся – опять не бьют. Сразу закурил. Сокамерник, или собалочник, через полуприкрытые веки старался не пропустить какое-нибудь подозрительное движение. Но Алексеич лишь изредка взмахивал руками, шёпотом возмущался на кого-то и беспрестанно курил. Так и прошла эта «карнавальная» ночь.

Полседьмого утра часа три поспавший Столиков без малейших признаков похмелья вскочил, закурил и продолжил собирать пожитки. Практически не спавший коллега тоже встал. В отличие от головы алкаша, его голова гудела от двух бессонных ночей, глаза жгло, горло саднило, желудок посасывало и сердце покалывало. Ободряющее начало сезона! Перед дорогой завтракать он не стал, выпил лишь стакан чаю покрепче да послаще.

В девять подошёл автобус. Человек пятнадцать погрузили в него шмотки и расселись на ледяных сиденьях. Рядом с Калачёвым сел давно не бритый парень и сразу представился:

– Олег. Бульдозерист.

Поговорили о том, о сём. Олег ехал по вызову самого председателя.

– Видно, кто-то вложил. Сказал где-то что-то не так кому-то, или ещё к чему-нибудь доскреблись. По тарифу пнут. Да и вето я на них положил. Интересно, как они собрались в этом сезоне золото брать? Всех, кто хоть что-то в технике смыслил, уволили. Лучше дурак, но чтоб на начальство не рыпался да авансов не просил. Короче, как везде, – не обращая внимания на сидящих рядом спокойно разглагольствовал он. Правда, начальники их вряд ли слышали, у них были другие разговоры.

Столиков бил клинья к топографине, наивно полагая на первое время остановиться у неё, а не в гостинице, но бил так своеобразно, что едва не получил от женщины по роже: