Геннадий Карпов - Б-1, Б-2, Б-3 [неженский нероман]

Я хлопнул себя ладонью по щеке и тоже сказал трупику:

– Привет!

Потом долго лежал на коврике укрывшись одеялом и смотрел на меркнущую картинку. Когда картинка окончательно пропала и смотреть стало не на что, я стал смотреть то на костёр, то на звёзды. Зелёные ряды деревьев и кустов обратились чёрной непроницаемой стеной без деталей, голубое небо – тёмным покрывалом со множеством дырочек, два горящих пня – в шипящий ядерный котёл, где шла неуправляемая, неподвластная мне реакция превращения солнечной энергии двухсотлетней давности в свет и тепло. Звёзды надо мной тем временем собрались в какое-то неведомое созвездие, а Луна раз сто пробежала мимо него, трижды сменив полный лик на едва заметный месячишко и наоборот. Потом похолодало, и с чистого неба мне на лицо стали падать огромные снежинки. Я с головой забрался под одеяло и попробовал уснуть, но тут кто-то чихнул возле самого костра. Я подскочил и потянулся было к рюкзаку за петардой, но у костра маячили лишь тени, которые бы вряд ли испугались моих хлопушек. Одна тень наклонилась над костром, поворошила в огне рукой и сказала:

– Месяца два назад он тут был. А, может, и не два. А, может, и не он! Скоро под снег всё уйдёт! Раньше надо было искать!

Другая тень свистнула и похлопала себя рукой по бедру:

– Байкал, ко мне! След, Байкал! Хорош там за полёвками бегать, тапенамбур лысый!

К двум человеческим теням подбежала тень какой-то большой остромордой собаки. Человеческая тень достала из тени своего рюкзака тень какой-то тряпки и дала понюхать собачьей тени. На миг мне показалось, что это тень моей любимой синей адидасовской футболки, которую я ношу уже десять лет – и ни одной дырочки! Вот что значит настоящее немецкое качество! Собачья тень сунулась в неё носом и направилась прямиком ко мне. Я от неожиданности схватил петарду, чиркнул зажигалкой и кинул снаряд в собаку. Петарда пролетела сквозь неё, упала почти к ногам человеческих теней и через секунду оглушительно бабахнула.

– Ты слышал? – одновременно спросили друг друга тени. – Вроде как выстрел!

Собачья тень от хлопка вздрогнула и остановилась. Шерсть на её загривке встала дыбом, и она уставилась прямо мне в глаза. В этот момент из-за дерева, недалеко от которого я устроил бивак, вышел Плёс и сел рядом со мной. От него так несло псиной, что первая моя реакция была не испуг, а отвращение. Я отшатнулся от него скорее не потому, что никак не ожидал его увидеть, а потому, что дышать возле него было нечем. Плёс не отрываясь смотрел в глаза собачьей тени, словно гипнотизируя её. Тень взвизгнула и метнулась сначала к костру под ноги хозяину, потом решила, что это – не спасение, и рванула дальше в лес, вниз по ручью.

– Байкал! Байкал, ко мне! Чё за хрень сегодня с ним творится! Медведь поди где-то? Так он на мишку по-другому реагирует! Тигров тут нет. Жена к матери в Питер уехала. Чего он испугался, нумизмат хренов?

Человеческие тени вытащили очертания пистолетов и пару минут постояли молча, прислушиваясь и приглядываясь. Плёс всё это время смердел рядом со мной, не двигаясь и не издавая ни звука.

– Сдаётся мне – не найдём мы его уже нынче! – сказала левая тень. – Вон, снова снег пошёл. Через пару дней нас самих спасать придётся. И без собаки остались! Куда этот сука блохастая помчался, словно привидение увидал? И связь пропала! Говорил же майору – тут только через спутник возьмёт!

– Предлагаю выбираться обратно на перевал! – помолчав, ответила правая. – Поздно уже. Темнеет нынче в девятнадцать ноль четыре. Успеть бы наверх выскочить. Честно говоря, мне тут самому как-то не по себе. А кострище это мог кто угодно тут развести. И вообще, из-за какого-то придурка мне тут убиваться не в кайф. Пусть шеф вертушку заказывает! Хотя тут сесть некуда! Ерунда какая-то вообщем. Кто его сюда гнал!

– Да, в октябре тут лазить – это надо очень сильно природу любить! Я думаю – он сюда вообще не приезжал! У бабы какой небось ошивается, а мы тут в дурачков играем. Ну? За что голосуем?

Тени проголосовали единогласно, развернулись и ушли вниз по течению, не убирая пистолеты в кобуры, озираясь и временами крича.

– Байкал! Байкал, мать твою сучью перемать, трах твою в японский нос тарарах!

– Ушли! – сказал я Плёсу, когда всё затихло.

Тот глянул на меня, грустно покивал головой и беспредельно уставшей походкой старого больного пса ушёл в кусты на опушке и там пропал вместе с запахом. С неба снова прокинуло пригоршню снега. Я закрыл голову одеялом и уснул.

* * *

«Ну и сны у меня на свежем воздухе!» – подумал я, с трудом открывая слипшиеся глаза.

Восьмой час. Где-то за горой уже светило солнце, но в моей долине пока царил полумрак. Над речкой картинно поднимался утренний туман. Два пня, почти исчезнув за ночь, ещё дымили россыпью головёшек. Ни снега, ни следов, ни собачьего смрада. Какие-то мелкие пташки порхали в смородиновых зарослях над речкой и щебетали на все лады. Наверно, ругали меня по всякому за то, что съел их ягодную заначку. Монотонно шумела вода. Всё как вчера. Как тысячу лет назад. Как миллион лет назад.

Я допил вчерашний чай, собрал рюкзак и двинул дальше вверх по течению. Левой – правой, левой – правой. Шёл я по старой заросшей дороге, которую пробили в этой глухомани то ли сталинские зэки, то ли ещё столыпинские переселенцы – золотари. По этой дороге когда-то мы заезжали сюда с отрядом геологов, и с тех пор, похоже, тут никто не ездил. Сейчас тут не проехал бы даже танк, не то что наш ГАЗ-66. Колея оказалась местами сильно размыта, перегорожена упавшими соснами и берёзами, на ней вымахали осины в ногу толщиной. При движении я издавал много шума, и то тут, то там слышалось характерное хлопанье огромных крыльев: взлетали испуганные глухари. Надо мной почти постоянно кружили сороки. Они орали на всю долину, сообщая своим, что идёт чужой. Потом на какое-то время сорочий эскорт отставал, но через час его неизменно заменял другой. Пернатые изрядно поднадоели своими несимфоническими звуками, зато я мог не опасаться неожиданной встречи с топтыгиным. Пару раз на моём пути оказывались отпечатки медвежьих лап, часто попадались следы копыт разного калибра от козы до лося. Но никого крупнее вороны в поле моего зрения не выскочило. Стояла жара и духота. Солнце выпаривало из земли влагу, и я шёл словно в жиденьком киселе. Папоротник, кипрей, какие-то циклопические лопухи и другие травы и цветы – мечта коровы, в сортах и видах которых я не разбираюсь, стояли в свой максимальный рост под два метра, и я пожалел, что не отправился в этот поход в сентябре, когда трава уже лежит, убитая первыми заморозками. Через час ходьбы моя спина промокла от пота до самого рюкзака. Каждые два-три часа я делал привал, иногда кипятил полный котелок чая, половину выпивал сразу, а половину наливал в бутылку из-под минералки и выпивал уже на ходу. Из ручья я старался не пить, по опыту зная, что схватить ангину на такой жаре – плёвое дело, а больное горло в тайге – хуже простреленной пятки.