Геннадий Карпов - Б-1, Б-2, Б-3 [неженский нероман]

Он надолго ушёл в туалет и через пару лет умер от инфаркта кажется в Хайфе. Я так и не понял – вспомнил он в тот вечер про Б-1 или нет.

* * *

За окном горизонтально падал снег. Темнело. Краски померкли, солнце спряталось за скалы, и моя щека, которая во сне прижималась к стеклу, замёрзла. Я долго спросонок смотрел за окошко, потом перевёл взгляд на деда, сидевшего напротив, и поинтересовался:

– А откуда снег-то взялся в августе? Да ещё летит как-то боком!

Полупрозрачный дед пошамкал губами, потом произнёс:

– Ну, мы же с бабкой готовились! А в этих местах снег в августе часто валит!

В это время поезд сбросил скорость, и снег стал падать под более правильным углом. На очередной стоянке он посыпался строго вертикально. Дед заёрзал и замахал мне руками, и только тут я сообразил, что эта остановка – моя. Схватив рюкзак, я полетел на выход. На улице после вагона показалось совсем темно и холодно, в довершение с неба сыпал мелкий дождик. Почему из поезда он мне показался снегом – непонятно.

Около здания станции стоял автобус. Несколько пассажиров из электрички тут же пересели из одного транспортного средства в другое. Я пару раз присел, сделал несколько наклонов, помахал руками и тоже полез в салон. Ноги после долгого сидения на одном месте не слушались, спина онемела, даже шея затекла. А ещё приходилось ехать почти пять часов по грунтовке на автобусе! Есть почти не хотелось. В течение следующего часа я погрыз немного сухарей, съел две конфеты и запил всё это глотком минералки. За окном стояла непроглядная темень, поэтому я впал в дрёму. Иногда просыпался, смотрел на часы, за окно, и снова проваливался в никуда.

– Спи, спи! Долго ещё ехать! Твоя станция – конечная, мимо не проедешь! – успокаивал меня дед, который сел в автобусе сразу позади меня.

К концу поездки я уже не мог ни сидеть, ни стоять, ни ползать. Когда на рассвете мы прибыли в посёлок, я выпал из дверей и едва удержался на ногах после того, как следом за мной из дверей на мою спину бросился рюкзак. Добравшись до какой-то лавки, я после второго долгого сидения в качестве отдыха посидел ещё и на ней, но в совершенно иной позе. После того, как суставам полегчало, я зачем-то достал карту и компас и изобразил из себя первопроходца, хотя прекрасно знал, что идти надо на перевал, а туда вела единственная дорога. Деревню я помнил плохо, поскольку бывал в ней наскоками и проездом, но, как мне показалось, она за четверть века нисколько не изменилась. Разве что пара заборов сделаны из цветной кровельной жести, а не из досок, да у дверей сельсовета в окружении «Нив» и «Жигулей» ночует «Gelandewagen» местного альфа-самца вместо УАЗика. Та же дичь, тишь и глушь, на которую глянешь – и делается жутко на душе, и в которую тянет уже через месяц городской сумасшедшей жизни.

По деревне заспанными голосами уже орали петухи и лениво брехали собаки, так что нечисть в виде деда, выскочившая было за мной из автобуса, тут же исчезла. Небо затянули тяжёлые утренние облака, но дождя вроде не намечалось. Я подбросил рюкзак и побрёл в гору. Народу в этот ранний час на улицах не было, лишь за одним забором, густо затянутым сверху егозой на манер нашей ИТК-54, я мельком разглядел миловидное женское лицо в дверях новенького деревянного сортира с освещением внутри.

Левой – правой, левой – правой. К обеду я вылез на перевал и упал без сил. За семь часов почти непрерывной ходьбы я одолел пятнадцать самых противных километров по дороге, которая змеёй уползала вверх и вверх. За всё это время мне не встретилось ни души. Если бы по дороге меня догнала хоть какая-нибудь попутка, то наверняка меня бы подбросили до нужного развилка. Но ни машин, ни пешеходов, ни животных мне по дороге не попалось. По обочинам прыгали кузнечики, воздух звенел от их стрёкота. Летали какие-то синенькие мотыльки вперемежку с тёмно-серыми бабочками. Шуршали в траве ящерицы. Вообщем, тема для картины «Грачи и не думали прилетать». Я лежал на лысом перевале без движения, подложив под голову рюкзак, и сквозь пот, заливающий глаза, любовался открывшимся видом. Густой сосновый лес вдоль дороги давно сменился чахлым березняком, а потом и вовсе сошёл на нет, так что последние три версты я шагал вдоль невысоких скал и зарослей кустарника высотой по колено. Теперь основная дорога уходила влево, а мне предстояло спуститься вниз до места, где Малый Караголь встречается с Большим Караголем, образуя реку Кулым. Длина Малого Караголя – более пятидесяти километров, и судьба из-за левого плеча нашёптывала пройти его от и до.

Я лежал на перине из мха и то открывал глаза, то прикрывал и тут же проваливался в сон. Солнце светило очень ярко, но ветерок на высокогорье сдувал с ближайшего ледника прохладу и приносил её прямиком ко мне. После бессонной ночи хотелось спать. После суток какого попало питания хотелось есть. После затяжного подъёма спина была мокрая и хотелось пить. Немного побаливали в новых ботинках взмокшие ноги. Но все эти чувства отступали перед главным: скоро это случится!

Я допил последнюю минералку, разулся, надвинул кепку на глаза и решил немного подремать. До вечера мне по плану необходимо было лишь дойти до точки слияния рек, что я надеялся проделать часа за два. Дни стояли достаточно длинные, а ночи – достаточно тёплые. Утренняя хмарь давно рассеялась, По синему небу плавали одинокие беленькие облачка. Я окончательно закрыл глаза и мгновенно провалился в сон. Тут же меня обступили какие-то театральные персонажи, которые горестно качали головами и бормотали друг дружке: «Вот дурак! Куда идёт! Зачем идёт! Ведь обратно не дойдёт! Говорили же ему: слушайся Чайковского! Чайковский вечен, а жена – нет!» Потом появилась Т-9 и попросила помочь ей срифмовать в ямбе «душу» с «ишаком». Я долго думал, не срифмовал и честно заявил, что стихами давно не увлекаюсь.

– Ну, тогда хоть пирамидку из оникса привези из своего похода! А то у меня оникса в коллекции мало. Скоро гость придёт – и показать нечего!

– Ладно! – отвечаю я ей. – Пирамидка из оникса – не проблема. Ты только объясни: почему ты больше всего «Ferrari» любишь?

– А потому что она длинная и красная! – не задумываясь, брякнула Т-9, но вдруг сама покраснела как «Ferrari» и убежала на ледник кататься на лыжах, а я от удивления проснулся. Надо мной нарезали круги два огромных ворона. Они свесили головы меж крыльев и внимательно присматривались к моему телу. Когда тело зашевелилось и со скрипом и хрустом село, вороны переглянулись, разочарованно каркнули отбой и улетели в сторону посёлка. «Началось!» – подумал я.

* * *

Спуск занял почти три часа. Склон оказался сильно захламлён стволами упавших деревьев. К моему приезду тут почему-то забыли подмести и заасфальтировать, и я решил, что объявлю деду выговор сразу, как он в следующий раз заявится. А в том, что это произойдёт сразу, как стемнеет, я уже не сомневался. Так оно и случилось. К семи вечера я прошёл почти километр вверх по ручью, перевыполнив таким образом свой дневной план. Найдя небольшую полянку, я решил устроиться на ночлег. Первой спичкой разжёг костёр, разогрел банку каши, вскипятил в котелке литр воды и заварил чёрный чай со смородиной. Смородина в изобилии росла у самой воды в пропорции: пять кустов красной на один – чёрной. Почти всю ягоду, ещё не совсем дозревшую, уже склевали какие-то местные обитатели. Причём ягод чёрной смородины, той, что послаще, не осталось вовсе, а красная ещё местами виднелась. Местные обитатели дураками не были! Я склевал остатки кислицы, по запаху отбраковал её листья от запашистых листьев чёрной родственницы и закинул последние в котелок с кипятком. Съел кашу с сухарями, попил чай, раскинул на траве коврик и натянул над ним целлофан. Потом сполоснулся в ручье, переодел футболку и носки и лёг на лежбище. По вершинам вековых сосен, пихт и елей пробежал тяжёлый вздох. Вечерний ветерок пересчитал ветки перед сном и улетел дальше на запад. Быстро темнело. Я притащил пару гнилых пней и уложил их в костёр крест накрест с тем расчётом, чтобы сначала сгорел один, а потом – другой, чтоб хватило подольше. Хоть и было тепло, но ночью в тайге без костра грустно даже во сне. Комарьё и мошкара почти не портили картину, что очень радовало. Днём вокруг меня ещё кружили слепни с рёвом мессеров, но на то они и слепни, что ночью не летают. Мне на щёку сел комаришко и как-то стыдливо укусил. Не то укус, не то поцелуй старой знакомой: «Привет! Столько лет не виделись!»