Роберт Глэнси - Мелким шрифтом

Я же — наоборот, никак не мог сладить с внешними подробностями. Из застлавшего глаза тумана проступали лишь отдельные черты: лысая голова доктора Миллза, черные, собранные в пучок волосы Элис; но не хватало клея, чтобы налепить эти черты на соответствующего человека. Поэтому в моей дурной, опоенной лекарствами преисподней доктор Миллз красовался с пучком черных волос, а у Элис надо ртом причудливо нависал докторский здоровенный нос картошкой. (Существует юридическое понятие «смещение собственности» — оно употребляется применительно к ситуации, в которой собственность двух людей невозможно разделить; у меня же было смещение черт .) Видимо, я то и дело погружался в дрему, потому что в палате откуда ни возьмись появился Оскар, прямо — таки соткавшись из воздуха, вернее, из субстанции погуще воздуха, потому что Оскар оказался на редкость упитанным, и чопорно уселся рядом с моей женой. Оба сидели молча, она — поджарая, он — жирный, и напряженно наблюдали за мной. При этом они ни разу не обратились друг к другу напрямую; я остро чуял их взаимную ненависть [14] И воспринимал ее в виде исходившего от них переливчатого опалового свечения. .

Оскар держал в руке пакетик слив.

— Что, Фрэнклин, опять вздремнул? — спросил он. — Гляди, что я принес. Обычно больным носят виноград. А я тебе слив купил. Тоже, считай, виноград, но гигантский.

Откуда — то потянуло тошнотворной зеленой вонью.

Оскар содрал с пакета наклейку с ценой и скрутил в шарик. Я взял сливу и оглядел ее с восхищением: под тугой кожицей угадывались карминно — малиновые прожилки, уходящие вглубь темной плоти. Меня восхитило совершенство замысла и исполнения.

— Обалдеть можно! — воскликнул я, и Оскар, не отрывая глаз от ценника, рявкнул в ответ:

— А то! Два фунта за горстку слив! Грабеж средь бела дня, мать их!

По моему смущенному виду Элис с Оскаром наверняка догадались, что изумился я вовсе не цене. Они хохотали долго и упорно, так что возникшее вокруг них напряжение временно ослабло [15] И затуманило яркий свет, полыхавший между ними. .

Моя жена с улыбкой сказала:

— Жутко смешно вышло, Фрэнклин.

Когда смех стих — а напряжение снова сгустилось, — опять навалилась мерзкая зеленая вонь. Оскар пристально смотрел на меня, будто ждал, что я скажу что — то важное. Ему явно было не по себе. Я улыбнулся, обнажив обломки зубов; по лицу Оскара скользнула тень отвращения.

— Фрэнклин, ты что — нибудь помнишь про тот маленький эпизод? — спросил он.

Маленький эпизод!

Рука жены мгновенно пересекла разделявшую их с Оскаром пропасть и схватила его за колено. Он слегка вздрогнул от неожиданности.

— Что ты плетешь? — сказал я. — Что еще за маленький эпизод? Мне сказали, я попал в автокатастрофу.

Жена улыбнулась — ее рука выпустила колено Оскара, разделявшая их бездна заполыхала с новой силой, — и сказала:

— Ничего, ровным счетом ничего серьезного, Фрэнклин. Перед аварией ты был изрядно утомлен… Утомлен и расстроен, вот и все…

Но накаленное молчание (которое мне виделось фиолетовым воплем) наводило на мысль, что они скрывают от меня истинное положение дел. Измученный пестрой мешаниной, которой потчевали меня сбрендившие органы чувств, Я откинулся на подушку и уставился в белый потолок. Фиолетовый вопль потускнел, зеленая вонь поблекла, и я погрузился в бесцветный сон.

По утрам доктор Миллз первым делом сообщал мне самую свежую информацию о моей физической кондиции, Спустив очки на кончик носа, он с доскональностью анатома описывал удручающее состояние органов моего тела.

— Значит, так, мистер Шоу: заживление костной ткани идет неплохо, правда, ребра еще не срослись и обе ключицы сломаны. Особенно большое внимание мы уделяем амнезии. Кровяное давление стабилизируется, но приступы острой тревоги повторяются с прежней частотой. В заключение хочу извиниться: после аварии мы вам не сказали — по чисто канцелярской оплошности — конечно, надо было вам раньше сообщить, но придется сказать сейчас… — Он медленно наклонился, будто намеревался открыть мне нечто ужасное, и с мрачной торжественностью произнес: — Можно жить и без нее, так что не впадайте в панику; дело в том, что нам пришлось удалить ванту душонку: в аварии она сильно пострадала [16] Удалили мне душу?! Вот они, чудеса современной медицины. .

— Удалили мне душу?! — испуганно взвизгнул я.

— Нет — нет, это не моя сфера, — чуть улыбнувшись, заверил доктор. — Вашу селезенку. Обнаружился разрыв селезенки. Пришлось ее удалить. Вы вполне проживете без нее; просто станете чуточку больше, чем прежде, подвержены инфекции. Селезенка — это не единственный, но очень эффективный природный фильтр, однако, если вы будете вести здоровый образ жизни, прекрасно обойдетесь и без нее. Уверяю вас. На самом деле история знает множество великих людей, которые прожили жизнь, причем очень успешную, без селезенки…

Доктор Миллз явно не закончил фразы, и я с улыбкой ждал, что он назовет хотя бы нескольких выдающихся личностей, успешно проживших без селезенки, но тот захлопнул папку с моей историей болезни и направился к следующему пациенту.

В урочное время явилась жена; она захватила с собой мой портативный компьютер и первым делом открыла почту, чтобы оживить мою память. Я принялся ворошить прошлое. Раскопки вышли постыдно неглубокими. По — видимому, я не был отягощен обилием друзей. Если не считать спама, то со мной поддерживал постоянную связь только мой младший брат Малколм, но писал он крайне редко, потому что пропадал в какой — то глухомани, где интернета и в помине нет. Но его электронные послания всегда грели мне душу.

Фрэнк — привет!

Вчера вечером очутился в Греции на железнодорожной платформе вместе с бродягой из Шотландии.

Опоздали на поезд, и нас заперли в здании станции.

Прежде чем заснуть, шотландец сказал буквально следующее: «Не боись, паря, я не вор, — разве что маленько душегубец».

Так и сказал, слово в слово, потом мгновенно заснул, а я остался сидеть как истукан.

В конце концов крайняя усталость взяла свое, и я тоже закемарил. К счастью, выяснилось, что он враль.

Проснувшись, я обнаружил, что он стащил все, в том числе и спальный мешок, в котором я дрых.

Уф!

Р. S. Сегодня увидел стикер с таким текстом: «Сердце — слепой, исполненный надежд орган, оно неутомимо бьется, движимое жаждой неизведанного и любви. Если пичкать его исключительно одиночеством и страхом, рано или поздно оно плюнет и остановится».