Перч Зейтунцян - Люди с разных улиц

Портные опять смеются.

— Испортят мальчика, испортят, — бормочет мастер. — Ты их не слушай, сынок.

И мастер вынужден перейти к основной теме — разъяснению законов кройки. Он наклоняется к Тиграну и шепчет:

— Конечно, это не самое важное, но иногда нужно бывает заняться и делом. Возьми иглу, продень нитку. Иногда и это бывает полезным.

Тигран с удивлением смотрит на мастера. Мастер лукаво улыбается и еще ниже наклоняется к Тиграну, будто собирается открыть ему очень важную тайну:

— Если будешь работать в поте лица и уставать, никогда не станешь хорошим портным.

Тигран вдруг проникается к нему симпатией.

— Понял? — спрашивает мастер.

— Понял, — отвечает Тигран.

И тут он слышит в репродукторе голос Анаит. Он забывает обо всем на свете, вскакивает с места, быстро подходит к репродуктору и прибавляет звук. Вот он, их квартал! Но… У него тут же падает настроение. Ведь и Анаит лишилась своего квартала. Сейчас ее голоса уже не слышно в квартале.

Он слушает ее голос, и голос этот напоминает ему о былых днях, о былых мечтах. Вспоминает он и коляску своего брата и решает в ближайшее воскресенье снова выйти на прогулку. «Очки не надену», — думает он. Ему кажется, что в очках он будет выглядеть уж очень заурядным.

Кто-то из портных подходит к репродуктору и убавляет звук.

— Понял? — спрашивает мастер.

— Понял, — отвечает Тигран.

Вачик входит в цех в час перерыва. Сначала он идет уверенной походкой, потом, к удивлению своему, замечает, что со всех сторон на него поглядывают как-то косо. Рабочие же просто с любопытством рассматривают его костюм. Он надел свой лучший костюм, будто собрался в театр.

Вачик замечает у одного из станков миловидную девушку. Он останавливается на секунду и потом, пожав своими узкими плечами, идет дальше. Ему кажется нелепым такое сочетание: миловидная девушка — и этот огромный завод.

— Кого вам? — спрашивает девушка.

— Мне… мне… — И уверенным шагом подходит к пожилому рабочему. — Вы бригадир?

Рабочий качает головой и показывает рукой на ту самую девушку. Вачик поражен. В смущении он возвращается к девушке.

— Значит, это ты бригадир?

— Да. Но почему «ты», а не «вы»? — сухо, казенным тоном спрашивает она.

Окончательно смутившись, Вачик тихо говорит:

— Меня приняли на завод… Послали сюда…

Девушка, смерив Вачика взглядом с ног до головы, спрашивает:

— А что вы умеете делать?

— Я… Я часто бывал на заводах. И в школьной мастерской работал на станке… И умножать умею, — добавляет он и уже чувствует себя увереннее.

Вокруг почему-то все смеются. Девушка снисходительно улыбается.

Мимо проходит какой-то паренек, видимо ученик, и будто невзначай замахивается кепкой. Вачик, отпрянув, прикрывает лицо рукой и тут замечает, что рука в саже. Вокруг опять смеются.

— Что ж, пойдем поглядим, — говорит девушка.

Вачик идет за ней. Идут и некоторые рабочие. Все они кажутся Вачику необычайно рослыми и могучими. А сам он, маленький, щуплый, совсем затерялся среди них и среди этих огромных машин. Да еще этот шум. Вачик не слышит, как ему что-то кричат, и едва не стукается головой о какую-то деталь машины, свисающую на цепи подъемного крана.

У одного из станков девушка протягивает Вачику металлическую болванку. Вачик закрепляет ее, включает станок. Дело не очень ладится. Рабочие поглядывают на него с усмешкой. Вачик чувствует, что он даже вспотел. Но вот, наконец, ему удается сделать то, что сказала девушка. Девушка задумывается. Рабочие улыбаются. Вачик стоит, опустив голову.

Воспользовавшись этим моментом, все тот же ученик опять поддевает Вачика:

— Это тебе не школа.

— Ладно, и ты хорош, — говорит девушка и взглядом показывает на кучу забракованных деталей.

Парень смущен. Точно веером, он обмахивается кепкой. Потом стирает с лица выступивший пот и вдруг тоже замечает, что его рука в саже. На этот раз вместе со всеми смеется и Вачик.

Почему-то именно в этот момент Вачик со всей отчетливостью понимает, что работать на заводе не так уж легко. В жизни труднее всего постичь простые истины. Сложные вещи понять значительно легче именно потому, что они сложны, и человек не может, не разобравшись в них, пройти мимо.

На улице, возле портняжной мастерской, стоит Арсен. Он бьет прутом по земле и удивляется, почему не поднимается пыль. Здесь асфальт. Это не нравится Арсену. Он отходит в сторону, к деревьям, где нет асфальта, и опять ударяет прутом по земле, поднимается пыль. Арсен доволен.

Вот от кого нужно теперь защищать ребят квартала. Не от учеников маленькой школы, а от большого города, от целого мира. Арсен задумывается. Справится ли он с такой задачей? И сердится на себя за то, что усомнился в собственных силах. Он еще сильнее ударяет по земле прутом, взметает еще больше пыли.

Вскоре из мастерской выходят Тигран и мастер. Арсен идет следом за ними. Пройдя некоторое расстояние вместе, мастер и Тигран расходятся. Арсен догоняет мастера, поравнявшись, с подозрением оглядывает его и раза два угрожающе хлопает по асфальту прутом.

У Тиграна грустный вид, он идет понурив голову. А позади, на некотором расстоянии, следует Арсен.

Подойдя к своему кварталу, Тигран ускоряет шаг, потом бежит.

Арсен останавливается и думает о том, что теперь нужно отправиться к автошколе, чтобы встретить и проводить до квартала Зарэ.

Несколько дней назад один из парней сказал Нунэ, что компания ребят и девушек квартала едет в воскресенье на Севан и приглашает ее поехать с ними. Всю неделю Нунэ была в приподнятом настроении. Она с нетерпением ждала воскресенья. Особая прелесть заключалась в том, что она поедет далеко, очень далеко. Ей казалось, что стоит только куда-нибудь далеко уехать, как сразу многое в ее жизни изменится. Она даже и не думала о том, что вернутся они в тот же день. «Я обязательно должна поехать на Севан, обязательно», — каждый раз перед сном твердила Нунэ.

Дома она ничего об этом не сказала. Казалось, она боится, что Карен тут же поймет: если Нунэ выедет из города, хоть ненадолго покинет свой квартал, она уже не будет прежней, она изменится, как изменится и вся ее жизнь. И он помешает ей ехать. Она сделала это своей тайной, и ей казалось, что своей тайной она мстит Карену.

Наступило воскресенье. В этот день на нее взвалили особенно много работы, ее послали на рынок, велели прибрать весь дом. «Не удастся поехать на Севан», — с горечью подумала Нунэ и поняла, что жизнь ее останется такой же, что уже ничто в ней не изменится.

Она видела из окна, как ребята собирались, как они, о чем-то переговариваясь, посматривали в сторону ее дома. «Меня ждут, — подумала Нунэ. — Но ведь никто не рискнет зайти в дом Гургена Григорьевича». Потом они уехали. Когда они проезжали мимо, Нунэ спряталась за занавеску, чтобы ее не заметили.