Коллектив авторов - Сказания Всадников

— Старик, ты хочешь сказать, что меня интересует лишь секс? Это слишком!

— Ты обещал молчать, — старик скрестил сморщенные ладони, помедлил, протянул ноги к огню, носком туфли поправив высунувшееся было бревно. — Почему только секс? Я этого не говорил. Посмотри на животных: во многих парах природа предусмотрела совместное воспитание потомства, самец заботится о самке и детеныше, добывает пищу.

— А самец богомола идет на корм самке — хорошенькая забота! — усмехнулся юноша.

— Мальчик мой, я подозреваю, что шутить ты можешь в компании друзей за кружкой пива. Таверна далеко от моего дома, но ты дойдешь, я не держу тебя, — обиделся старик.

— Нет, прости меня, это было глупо, — испугался юноша.

— Тогда подай мне плед и помешай в котелке суп.

Юноша послушно поднялся и принес старику колючий шерстяной плед, взял длинную ложку и принялся помешивать варево в котелке: «Конечно, старик назвал это супом шутки ради, никто не будет класть в суп еловую ветку и какие-то корки». Из огня на юношу глянул чей-то глаз. Юноша удивленно моргнул, глаз исчез. «Чего только не померещиться…» — решил он и вернулся к насиженному месту.

— Так вот, — продолжил старик, — даже твоя шутка, показывает нам механизм любви: в паре богомол-богомолиха «любовь» содействует продолжению рода, чтобы выносить потомство, самке нужен запас пищи, а потому самец во власти любви жертвует собой. Чья-то «любовь» длится до вылупления или рождения, но чаще всего механизм любви предполагает совместное воспитание потомства.

Но нас с тобой интересуют люди. У людей все несколько сложнее: под воздействием факторов, сигнализирующих о встрече потенциального партнера вырабатываются некие вещества, поступающие в мозг человека, активирующие центры удовольствия и зоны ответственные за то, что мы называем любовью и влечением. Но эти вещества не могут вырабатываться вечно, я не буду говорить о пресловутом «Любовь живет три года», да ты о нем даже не слышал, и здесь, безусловно, есть исключения, но мы же пытаемся понять закономерность, а потому не будем о них.

К тому моменту, когда ребенок или дети вырастут и обретут самостоятельность пройдет много времени. Супруги живут вместе, действие химических процессов проходит и подключается социальный конструкт любви — брак, обязательства, мнение общества.

Вот и все, мальчик, любовь лишь порождение химических процессов и социальных ожиданий, а потому как и все в нашем мире — проходит.

Юноша встал:

— Нет, старик, ты мудр, но я не согласен. Любовь — это не то, что пишут в брачных контрактах, и не какие-то там химические цепи. Любовь вечна, и я нашёл свою! Мне пора, прощай.

— Я не переубедил тебя, пусть. Главное, что ты знаешь правду и однажды поймешь, прощай, мой мальчик.

Юноша набросил плащ и вышел, хлопнув дверью, не заметив, как радостно забегали тени по потолку.

Из очага вылез, отдуваясь и отряхиваясь, чёрт. Задев висевший котелок, он поморщился:

— Всё варишь? Ты так же наивен, как и в нашу первую встречу.

— Да ну тебя, это глинтвейн, чай не май месяц, — доставая кружки ответил старик.

— Ты был слишком резок, он ушёл, а мы так не договаривались, — сердито пробормотал рогатый, потирая ушибленный локоть, — ты обещал, что он придёт ко мне. Это нарушает условия нашей сделки.

— А ты слишком возился в огне и мешал. Мальчик горит любовью, он будет бороться и искать, и, может быть, однажды найдёт ответ, который устроит его. Или не найдёт и тогда придёт к тебе. Но то решение, которое дал мне ты — не то, что нужно человеку. Я, как и мальчик, хотел знать секрет вечной любви, а узнал, что секрета нет. Наша сделка изначально была нечестной.

— Конечно, нечестной, я ведь чёрт. Секрет в обмен на твое сердце. Это была моя лучшая сделка. Похитить сердце — величайшее одолжение, которое может сделать любому из нас другой человек. Пусть я не совсем человек, но всё же. Это было твое желание, милый, я ведь не ангел.

Привет! Меня зовут Ольга. Вряд ли я обзаведусь псевдонимом, потому что ко мне магическим образом не липнут даже прозвища.

Родилась в маленьком городе Ейск. Выросла на малине и абрикосах. Нет, не слиплось.

Страсть к сочинительству была впервые замечена, когда я на ходу придумывала сказки и небылицы для брата с сестрой вместо колыбельных. Фантазерке было шесть.

А потом в мой детский мир ворвались Шекли, Фостер, Желязны и я пропала. Фантастика стала моей любовью, а писательство мечтой. Я решила непременно писать книгу. В девять лет серьезные люди на меньшее не согласны.

С тех пор многое изменилось. Писательство уходило и приходило, по пути то, завязнув в болоте «это не серьёзно», то заблудившись в лесу «всё уже написано до тебя», то свалившись в овраг «писатель это не профессия». А потом ему подарили карту.

Теперь я пишу короткие рассказы и собираю идеи для книги. В жанрах себя не ограничиваю, люблю пробовать всё новое, но истории строю больше на персонажах, а не мирах. Нежно люблю это чувство, когда под моими пальцами чистый лист становится дверью в другие жизни.

Кроме писательства, увлечена рисованием, пою в народном коллективе и готовлю восхитительные чебуреки. В шкафу вместо скелета храню русалочий хвост.

Всё-всё на моей странице

https://vk.com/gerbutova_olga

Давным-давно, среди степей и лугов жила маленькая птичка. Храбро летала она в вышине и у самой земли, спорила с ветром и не боялась даже колючек старой акации, что росла на краю пшеничного поля. Птичка была очень добрая и помогала всем, кто об этом просил. То зёрнышек для друзей принесёт с другого края поля, то расскажет, где самые вкусные ягодки, то койота от гнездовья уведёт. Только вот ответного добра птичка не видела.

Зернышек просили всё больше, на ягоды она никогда теперь не успевала, а койот однажды чуть её не сожрал, но никто не пришёл ей на помощь. Хрупкое сердце больно защемило у птички. Поплакала она и решила, что не стоит ждать подмоги ни от кого, и что свои пёрышки к телу ближе. Но летать ей отчего-то стало тяжелее. Не играл больше с ней ветер, не покорялись облака.

С птичкой никто не хотел больше дружить, кроме одной только маленькой птицы-сплюшки. Подруга умела находить что-то хорошее в каждом дне и посмеивалась над другими птицами. Но однажды сплюшка решила улететь в дальние края. Она звала с собой и птичку, но неизвестность пугала и отказалась птичка.

Осталась она совсем одна. Снова заболело сердечко птички, и снова поплакала она и пообещала себе ни к кому не привязываться. И стало ей еще тяжелее летать. Крылышки не слушались маленькую птичку, пёрышки не гнулись, не чувствовали воздух. С каждой новой трещинкой на сердце тяжелели крылья птички, пока однажды, после многих потерь не сказал ей знакомый дятел гадкое слово, и жгучая обида погасла, едва зародившись в её душе.