Коллектив авторов - Сказания Всадников

— Не просто черная дыра, — кот запрыгнул на приборную панель и устроился рядом с банкой, в которой плавал гриб. — Это настоящий великий пожиратель. Смотри, как она растянула свою звезду-спутник. Пьёт её, будто молочный коктейль через трубочку. А все планетки, астероиды и кометы, наверное, давно уже съедены. Очень, знаешь ли, простой рецепт: сожрать в сыром виде со всеми потрохами. Хрум-хрум! И нет вещества — надежно упаковано за горизонт событий, где… мать моя Баст!

Корабль дрогнул от удара, и кот грохнулся с приборной панели, лишь благодаря инстинктам приземлившись на все четыре лапы.

Черную дыру больше не было видно. Иллюминатор залепила зеленоватая густая масса, похожая на яблочное желе.

— Это что ещё за дрянь?!

— Это за мной, Хьюстон-кот! — инопланетный детёныш отклеился от потолка и шлепнулся на пол. Кот страдальчески поморщился.

Маленькая амёбка в открытом космосе спятившей мухой носилась вокруг громадной зелёной кляксы. Даже скучным углеродным формам жизни и одному синтетику было понятно, что детёныш счастлив. Он кружился, как электрон вокруг ядра атома, всё увеличивая скорость и сокращая расстояние, пока не врезался в аморфный бок старшего собрата. И сразу же перестал существовать как отдельная личность. Можно было бы подумать, что крупный сородич сожрал более мелкого, если бы не явная радость встречи этих двоих. Инопланетное зелёное желе продолжало собирать себя по кусочкам, встречая и счастливо обнимая каждую вновь обретенную частичку.

Луна тянулась к Земле. Земля тянулась к Солнцу. Солнце тянулось к центру галактики, а галактика — к Великому Аттрактору. Всё во Вселенной продолжало куда-то лететь, вращаться и падать. То есть, нет, не падать, а притягиваться, чтобы стать, в итоге, огромным единым целым.

Корабль рассчитывал траекторию. Кот смотрел на черную дыру.

— Нас зовут Протей, — сообщила банка с чаем.

— Гриб, ты задолбал, честное слово.

По мнению двух воспитательниц и одной нянечки, Веры Павловны, моей маме следовало бы поставить памятник во дворе детского сада №283.

Или, хотя бы, вручить медаль «За выдающееся достижение дзена». Второй степени. Потому что первую как-то неудобно вручать без принятия буддизма, а на третью они и сами напросветлялись.

Нет, я не была проблемным ребенком. Вполне себе послушная девочка. Читала, лепила, рисовала, ходила в музыкалку. Иногда даже играла в куклы. Большую часть дня, судя по всему, со мной вполне можно было иметь дело.

Сложности случались трижды в день. Когда группа собиралась на прогулку, когда группа возвращалась с прогулки, и когда за детьми приходили родители, чтобы забрать домой.

Я ненавидела процесс переодевания искренне, яростно, всей душой. Необходимость снять платьице, чтобы напялить одежду «для улицы», а потом, спустя два часа, повторить все действия в обратном порядке, ввергала меня в уныние. Возможно, правильнее с детской точки зрения было бы поддаться другому смертному греху — гневу, но сама неизбежность переодеваний срубала на корню всю боевую ярость.

Сначала меня просто кое-как засовывали в одежду и выпинывали на улицу. Я не сопротивлялась. Потом стало очевидно, что меня как-то слишком устраивает эта ситуация, и воспитательницы сделали благое дело, которое, наверняка, прокляли потом как стратегическую ошибку.

Они сказали моей маме, что хватит это терпеть. Мама объявила, что теперь я одеваюсь сама. Персоналу садика тоже было отныне запрещено помогать со сборами.

Это была первая в нашей с мамой жизни ситуация, когда ее ответственность столкнулась с моим упрямством.

Я не истерила. Не ревела, не валялась по полу. Не требовала, чтобы меня одевали. Нет, я одевалась, ведь старших надо слушаться. Но делала это со всей возможной для пятилетнего ребенка вредностью — чудовищно медленно. Сколько гуляют в детсаду? Два часа? К моменту возвращения группы с улицы я, иногда, как раз успевала одеться. И, да, увидев, что прогулка успела закончиться, вздыхала с садистской улыбкой и начинала раздеваться. С той же скоростью.

Воспитательницы и нянечки, наверное, прибили бы меня, если бы их не отвлекали другие дети. Меня не беспокоило ни то, что я пропускаю прогулку, ни то, что я пропускаю обед. В общем-то, и предъявить было нечего — я же послушно одевалась и раздевалась. Это была борьба с системой. А козырем в рукаве оказалось умение очень долго не скучать наедине с собой.

Маме было сложнее, чем воспитателям. Она приходила за мной после работы, уставшая, голодная. И час, а, может, и полтора часа, ждала, когда же я соберусь. Ласково, терпеливо, поторапливая, но не ругаясь. Персонал сада жалел её, и меня отправляли одеваться сразу после ужина, чтобы к приходу мамы я успела хотя бы натянуть колготки. Я тоже жалела маму, поэтому время от времени даже успевала.

Так продолжалось до конца сада. Наверное, много нервов потрепало мое неторопливое послушание, потому что при слове «колготки» мама вздрагивала еще очень долго. Да и сама я перестала их ненавидеть только когда стала носить капроновые.

А памятник материнскому терпению поставить бы стоило. Только не во дворе детсада, а в фойе — прислонившаяся к стене женщина с усталой, но ласковой улыбкой. С тяжелыми пакетами у ног.

И с детскими колготками в руке.

Автор этих строк родился в далекой Калининградской области, в маленьком городке под названием Советск, где-то на стыке двух миров. В раннем возрасте уехал из тех краев и обосновался в Казахстане. Наверное поэтому как-то умудряется сочетать западную практичность и восточную мудрость.

Сколько себя помнит, автор никогда не пытался что-то писать. Специально. Не любил вести записи, дневники, заметки. Разве что сочинения в школе всегда удавались на "отлично". На зависть одноклассникам и на радость учителю литературы.

А вот читать любил. В детстве его идеалами были инженеры и капитаны Жюля Верна, подростки-авантюристы Булычева, маленькие дикари Сетон-Томпсона. Вот и вырос Сайрес Смит, Пашка Гераскин и Том Сойер в одном флаконе. Взболтать, но не перемешивать.

Позже автор получил высшее образование, окончил магистратуру по специальности "Информатика", и, став программистом, окончательно забросил чтение, сменив библиотечные фолианты и манускрипты на блоги и техническую документацию. И уж подавно забыл как держать в руке писательские принадлежности.

И так бы и не вспомнил если бы не Шторм. И если бы не Капитан.

Но это уже совсем другая история...

— Славься Империя!

— Славься! Славься! Славься!

Нестройный хор голосов, собравшихся в зале центра нейтрализации смолк. Они пришли сюда сегодня снова. На 328 этаж. Зачем? Так уж заведено в природе человека — щекотать себе нервы. Panem et circenses — народ требует «хлеба и зрелищ». Трое обездвиженных человек лежат на крестовинах подавителей нейроактивности. Трое инфинитов, чей срок лицензии подошел к концу.