Коллектив авторов - Сказания Всадников

— Да ладно тебе, — с легким беспокойством протянуло паранормальное явление спустя минут пять. — Ты что, правда верующий, что ли? Ну я ж не знал.

Я в ответ недовольно дернул плечом и промолчал. Не то что бы мне так хотелось обижаться, пусть даже и не по-настоящему. Просто в коде программы нашлась-таки та самая ошибка, которую я часа два уже пытался выловить, и отвлекаться на разговор я пока не был готов.

— А я никогда не верил, — сообщил вдруг Казимир и прошлёпал к серванту, где среди хрустальных салатниц и аляповатых фужеров затесалось несколько потёртых иконок. Они когда-то оказались там бабушкиными стараниями, вместе со всякими открытками и старыми фото, а я так и не решился избавиться от этих духовных скрепов. Не мешают же, в конце концов.

— Не верил? — рассеянно переспросил я, отправляя код на компиляцию.

— Нисколько. Был, знаешь ли, воинствующим атеистом. Книг и памятников архитектуры не жёг, конечно, но спорить с религиозно-возвышенными личностями обожал до неприличия.

— Зачем? Чисто из любви к искусству?

— Можно и так сказать. А можно сказать, что я просто люблю бесить людей. И оба утверждения будут ложными.

Программа запустилась без ошибок. Я издал ликующий возглас и повернулся, наконец, к своему соседу. Казимир, оказывается, выудил из недр серванта фото двадцатилетней давности, где я сгорбился за столом, обложившись учебниками, а бабушка сидела рядом, что-то объясняя. Она была преподавателем математики, заслуженный учитель. Поэтому с моими уроками, чаще всего, помогать приходилось именно ей.

— А какое утверждение будет верным? — поинтересовался я. — Зачем ты людей бесил?

— О, это действительно любопытно, — задумчиво сообщил Казимир, продолжая рассматривать фото. — Жалко, что понял слишком поздно. Я, ведь, даже перед самой смертью был абсолютно уверен, что там, за чертой, нет ничего. Готовился, ну, знаешь, кануть в небытие.

— И ошибся? Что там было?

— Рано тебе пока знать об этом, — неожиданно строго осадил меня монстр. — Но что ошибся — сам же видишь. И вот тогда только сообразил, что всю жизнь прожил как фанатик. Твердил, что не верю ни во что, но, едрить через колено, я же верил! С полной самоотдачей верил в свое неверие! Понимаешь? Я был ничем не лучше тех, которых так презирал. Те же аргументы, то же нежелание выйти за рамки и взглянуть на мир шире. То же насаждение своих взглядов и нетерпимость к другим. Я был самым настоящим проповедником. Только по другую сторону баррикад, но это ни хрена не меняет, в конечном итоге.

Казимир выглядел взъерошенным и раздосадованным. Я подошел к нему и молча протянул найденную в ящике стола конфету, забирая из когтей фото. Когда монстр нервничал, ценные вещи из его лап надлежало изымать во избежание неосознанного уничтожения оных.

— Кто это? — спросил он, кивнув на фото, когда прожевал угощение и немного успокоился.

— Бабушка, — вздохнул я. — Мы с ней, знаешь ли, тоже в вопросах веры по разные стороны баррикад оказались. Она в меня верила, как это говорится, безоглядно. «У тебя все получится, Витенька». «Не опускай рук, Витенька». «Верь в себя, Витенька, ты очень талантливый».

— А ты?..

— А я в нее не верил совершенно. Ни в слова поддержки, ни в ее собственные силы. Даже телефон купил кнопочный, хотя она сенсорный просила. Решил, что старенькая уже, куда ей Интернет осваивать.

— И кто оказался прав?

— Да никто, — с горечью пожал плечами я. — Оба ошибались. С Интернетом бабушка меня, можно сказать, на обе лопатки положила, раздобыла где-то старый ноутбук и сама разобралась во всем, от настройки сети до аккаунта на фейсбуке. Ещё сетовала, что камера плохая, селфи размытые. А я так и не стал по-настоящему талантливым. И получается у меня далеко не все, как бы ни хотелось.

Казимир хмыкнул, но промолчал. Учитывая его сварливый характер, это было настоящее проявление сочувствия. Я оценил.

— А что странно, мы, ведь, оба с ней так и не отказались от своих убеждений до последнего, — задумчиво добавил я. — Хотя, казалось бы, объективно-то, оба сели в лужу, но каждый продолжил верить. Она — что я самый лучший мальчишка на свете, а я — что бабушка старенькая и ничего не понимает. Потому что, знаешь, что?..

— Что?

Я перевернул фото. На обратной стороне каллиграфическим почерком была выведена фраза, которой бабушка всегда завершала пустые споры. «Вера не нуждается в доказательствах».

Музей закрывается в 20:00, и ночной сторож Тихон Афанасьевич дозором обходит свои владения. Убедившись, что никто из посетителей не спрятался в каменных древнеримских вазах или в рыцарских доспехах XVI века, Тихон идет, крадучись, в египетский зал и деликатно стучит ногтем в стеклянную витрину.

— Ушли. Можно, — негромко сообщает сторож.

За стеклом — открытый саркофаг. В саркофаге — разумеется, мумия. Настоящая, древнеегипетская, 1121 год до нашей эры, если верить табличке. Тихон табличке не верит, он точно знает, что возраст этой мумии — аж четыре тыщи лет. С хвостиком.

— Уууу, — жутко завывает мумия, картинно воздевая руки, и слепо шарит изнутри по стеклянной крышке сухими негнущимися пальцами.

— Да чтоб тебя! — ругается Тихон. — В печёнках уже эти твои шуточки.

— Ну извиняй, — мумия неожиданно ловко открывает витрину и садится, зябко кутаясь в тряпье и бинты. — С тебя не убудет, а мне — хоть какое-то развлечение после рабочего дня.

Сторож ворчит, но помогает экспонату вылезти из саркофага, накидывает на его тощие плечи махровый халат. Мумия встает, благодарно кивает и невозмутимо шлёпает босыми ногами по паркету. Они с Тихоном идут в подсобку, где уже накрыт стол для ночного чаепития.

Ночным сторожем в музей Тихон Афанасьевич устроился двенадцать лет назад. Работка непыльная. Ну, пыли-то в музее изрядно, конечно, если знать, где искать, но проблем никаких. Правда, в вакансии, почему-то, обязательными требованиями значилось «крепкие нервы» и «атеистическое мировоззрение». Директор долго беседовал с будущим сторожем, и когда они друг другу, наконец, понравились, решился рассказать о необычном экспонате:

— У Рамзеса чувство юмора своеобразное, — извиняющимся тоном объяснял директор. — Но его можно понять…

Тихон вежливо кивал в ответ, прикидывая, не тронулся ли умом этот пожилой лысеющий господин, пока директор не потряс мумию за плечо. А та — возьми да и открой глаза. Будущий сторож так и ахнул, но на ногах устоял. Нервы у него и впрямь всегда были крепкие, что уж там.

Никаким Рамзесом мумия, конечно, не был, но имени своего он не помнил, а прозвище как-то само прилипло. По рассказам выходило, что, родившись в древнеегипетские времена, он довольно быстро разобрался, что умереть у него как-то не получается. Ни болезни, ни крокодилы, ни десять казней египетских одного условного Рамзеса угробить так не смогли. Жил себе и жил, и был весьма уважаемым человеком, пока не заснул как-то раз особенно крепко, а очнувшись — обнаружил себя в саркофаге. Было обидно и очень скучно. Но лет через десять его усыпальницу отыскали воры и, между делом, выволокли мумию наружу, распеленав в поиске сокровищ. Тут-то Рамзес с ними и поздоровался.