Инна Чеганова - Между нами война

— Ашхаду ан ля иляха иляЛлах, уа ашхаду анна Мухаммадан абдуху ва расулюх.

В тот же момент Он почувствовал, как легко вышла ее душа. Взгляд Дины направился вверх, наблюдая за ней. Ее тело обессилело и отяжелело…

Мгновенье.

Перед глазами промчалась вся его жизнь. Вся их жизнь. Первый взгляд в Кандии.

Первая и далеко не случайная встреча на причале.

Времена менялись, менялись места действий, но их чувства — этот великий Божий дар, Его главное знамение не менялось никогда.

И вот — один момент, и ты остаешься один.

И это наяву… Это на самом деле происходит с тобой.

Воины… Их израненные сердца привыкли хоронить больше, чем просто сослуживцев. Таррос много раз видел глаза умирающих — и друзей, и врагов, и нейтральных людей.

Но ее смерть… Лучше много раз умереть самому, чем потерять часть самого себя. Тот, кто испытал эту поистине невыносимую боль, тот поймет Тарроса.

Его мир рухнул… Мечты и чувства — он остался с ними наедине. Один. Это великое горе и испытание, преодолеть которое поможет лишь истинная Вера.

— Дэн боро, окхи… *Я не могу, нет… (греч) * О Тһээ моу, окхитһээ моу, воидисэ мэ!

« Прошу, помоги мне, прости, я не могу вытерпеть эту боль, Господи…»

— Signore… come vivrò adesso… Non posso, mio Dio… * Господи … Как же я теперь буду жить… Не могу, боже мой (итал.) *

Он горько рыдал и стонал, его грудь, всё его нутро разрывалось.

— Аббас… Брат. — на его плечи опустилась рука тихо плачущего Малик бея.

Эти рыдания Тарроса, эта чистая боль идет из самого сердца. Ее невозможно остановить. Аллах не станет наказывать за эти причитания, за такую святую скорбь.

Схватка уже давно прекратилась. Стало совсем тихо. Совсем.

Только легкий ветер доносил пение птиц. Пыль поля боя постепенно оседала. До братьев дошел весь ужас трагедии. Они привыкли, что живучая, стойкая, настоящая сарацинка Дина из древнего несгибаемого рода Критских эллинов никогда не сдается.

Теперь для нее все муки этой бренной жизни, все ее страдания и лишения сразу закончились. А они с Аббасом остались здесь.

— Аллах… Абла… — подбежали солдаты — Тюркют, Аят, Атабек и Туран.

Топот их ног, их слова и громкие рыдания уже не были слышны Аббасу. Его беда ослепила и оглушила его…

— Дина, сестренка… Аббас, брат мой… — шептал сидящий на земле Тюркют, качаясь из стороны в сторону. Что он может сказать?

— Сестренка, клянусь Аллахом, мы отомстим, сестренка… — произнес суровый Аят, и лицо его не могло скрыть отчаянной гримасы.

— Ты была настоящим войном, Дина абла… — Малик бей начал говорить и голос его звучал глухо. — У нее был выбор — жить в иллюзии, как все, оберегаемые в шатре до дня прихода поработителей, или делить с нами горечь истины. Она выбрала Рай, Аббас. Аллах выбрал её. Инна илЛяхи уа инна лилЛяхи раджиун* Все мы принадлежим Господу, и к нему возвращаемся. (араб.) *, брат терпи, родной…

Они рыдали, упавши на колени вокруг Аббаса с телом Дины на руках. Он закрыл ее родные серо-зеленые глаза, в последний раз запомнив всё.

Но этим невозможно насытиться… Ее тело было у него в объятиях. Таррос прильнул губами к пока еще теплому лбу Эрис и в последний раз вдыхал ее аромат.

Он все еще не верил, что его прекрасную жену, носившую в утробе их неродившегося ребенка, так жестоко и бесчеловечно лишили жизни…

Встретившись однажды и разминувшись, они прошли через время и обстоятельства, через скорбь, через вражду, неверие и войну, чтобы встать вместе и сочетаться навсегда под общим флагом.

…Таррос сидел в ступоре. Он не отпускал тела Эрис. Он перестал плакать. Перестал смотреть. Его голова была опущена, а глаза закрыты. Тихий плеск речной воды и пыхтение Йылдырыма рядом с ним нарушали гнетущее безмолвие. Братьев не было рядом. Они собирались уходить. Они поднесли носилки.

— Брат Аббас. — он не слышал Аята. — Брат Аббас!

— Да… Слушаю. — он не поднял голову. Душу стоящего над ним Малика царапало когтями, и бей ощущал это. Но он ничем не мог помочь овдовевшему человеку.

— Вставай, подними Дину. — попросил бей. — Нужно похоронить ее. — сказал он трезво.

— Отдать мою жену этой подлой холодной земле… — бормотал Таррос. — Положить ее туда одну… Мою красавицу… — слезы-предатели снова начали мочить его лицо и короткую бороду.

— Перестань, брат. — Тюркют сел рядом. — Мы должны это сделать. Скоро уходить — время поджимает, Аббас.

— О тһанатос ден эйнай типота… Февго гиа сена. Перимене ми, перимене ми… С» агапо, Эрис.

Агапи моу, агапи моу…

Афти и зой эйнаи миа эксапатиси… Эйсаи едо. Лейпеис Мин ниотһеис тһимоментос мази моу… Ден тһело на се афисо. Алла тһа фиго гиа на экдикитһо апо та пласмата поу се пиран апо мена… Тһа се эртһо поли синтома, ти зои моу … * Смерть — ничто. Я скоро приду к тебе. Жди меня. Жди меня там. Я люблю тебя, Эрис. Моя родная, моя любовь. Эта жизнь — обман. Ты есть… Тебя нет… Не обижайся на меня, я так не хочу тебя оставлять… Но я уйду за тем, чтобы отомстить тварям, забравшим тебя у меня. Я совсем скоро приду к тебе, моя жизнь. Любимая… (греч.) * — причитал Таррос, уткнувшись лицом в ее голову.

— Вставай, ну же! — Малик потянул его за плечо. И Таррос посмотрел на него. От этого потерянного, истошного, полного страдания взгляда душу Малика сжало в тисках. — Пойдем, дорогой. Мы пойдем в Баяты и сделаем все, что требуется.

Таррос покачал головой. Его ресницы слиплись от слез. Он поцеловал Эрис в глаза. Короткий всхлип вырвался из груди мужчины. Он взял Эрис на руки, как хрупкий цветок и встал. На лице Тарроса окаменела маска боли. Он аккуратно положил ее на носилки. — Мы понесем Эрис сами. — сказал он, отказавшись прикрепить одр к лошади. Малик понимающе кивнул. Таррос не хотел глядеть на мертвых зверей, убивших его Эрис. Он поднял с земли окровавленную стрелу. Таррос со всех сил выбросил ее в струящиеся воды реки.

Эта траурная процессия молча отправилась в Баяты.

Заключительная глава второй части и этого романа.

Звук барабанов гремел по округе. Это была тревожная дробь. Дробь, возвещавшая несчастье.

Воины медленно вошли через ворота стойбища. Взволнованный народ начал стекаться к главному проходу. Таррос не чувствовал ног. Он знал, что он куда-то идет. Но не понимал, просто выполняя действие и не задумываясь о том, что делает. Он не мог думать. Не мог соображать. Все эти лица, смотрящие на них. Неужели на его плече тело его женщины? Нет, этого не может быть. Это слишком сурово. Даже для него — человека, привыкшего к лишениям.

Пока они шли, перед глазами мелькали его несбывшиеся мечты: Эрис родила ему крошечного сынишку, вот они с Эрис обнимают их общих детей, отец тренирует и учит отроков хитростям воина, дает наставления, счастливая мать заботится о них. Эрис целует супруга. Он ощущал ее теплые объятия. Чувствовал благоухание ее волос и кожи. И он снова начинал плакать. Боль была физическая — ему мерещилось, что с него сдерли кожу, а нутро наполнили горящими углями. Ничто не успокоит его ни сейчас, ни потом. И ничто не излечит его.