Александру Ивасюк - Половодье

— Дорогой Гейнц, знаешь, как называется по-английски такой день? «A glorious day» — благословенный денек. Добрый наш господь бог подарил нам чудесный день, и мы должны радоваться ему.

— Да, Вернер, каждый день, прожитый в мире и в умилении природой, — это благодать.

В учреждениях с утра кипела работа — день был из ряда вон выходящим. Все начальники учреждений отправились представиться новому префекту, Октавиану Григореску, приказ о назначении которого был подписан прошедшей ночью. Они по одному входили в торжественно обставленный кабинет и церемонно здоровались.

Префект пожимал им руки, каждому повторяя, что в городе и уезде должны царить порядок и спокойствие и что без малейшего промедления следует приступить к возобновлению экономической деятельности.

Григореску принимал всех, стоя посреди кабинета, словно заполняя его своей могучей фигурой, и мимоходом, в самых общих чертах, интересовался состоянием дел в каждом департаменте. Везде были свои проблемы, самые важные, требующие быстрейшего разрешения, он брал на учет.

Высшие должностные лица входили немного испуганные и выходили более или менее успокоенные. Префект Григореску был человек порядка, это было ясно, а не какой-нибудь бунтовщик или бродяга, как думалось бы многим всего два-три года назад. Поэтому они сразу приняли его как представителя власти, которой с малых лет привыкли подчиняться.

Перед зданием префектуры остановилась машина коменданта гарнизона, генерала от кавалерии Брэдэцяну К. Эмануила, с первой мировой войны кавалера ордена Михая Храброго. Генерал в парадной форме еще выглядел героем. Его адъютант, капитан генерального штаба Прунку К. Димитрие, выскочил из машины и открыл дверцу. Генерал, много лет проведший в седле, как-то колесом ставил свои старческие ноги, но его лаковые сапоги со шпорами произвели на мраморных ступенях парадной лестницы префектуры ровно столько грохота, сколько полагалось его высокому чину по военной иерархии. Адъютант легко, пружинисто шагал вслед за ним, стараясь, чтобы его походка служила лишь аккомпанементом генеральской поступи, в чем вполне и преуспевал.

— Придется подождать. Господин префект говорит по телефону с Бухарестом, — сказала генералу секретарша, продолжая стучать на машинке.

Она была в прекрасном настроении. Утром, когда ее новый начальник встал и побрился, она принесла ему в кабинет кофе и два свежих рогалика, хоть он ни о чем ее не просил. Виорика Мику уже прониклась глубоким уважением к Григореску и надеялась (как оказалось, с полным основанием) на долгое сотрудничество с ним. Она быстро связалась с министром внутренних дел, а затем и с министром юстиции, повторяя:

— Товарищ Григореску желает говорить с товарищем министром. — Она понимала, что нужно говорить так, хотя этих министров-коммунистов в газете «Универсул», ставшей демократической, и в газете «Семналул», давно демократической, но склонной к центризму, называли «господа министры».

Через пять минут раздался звонок, секретарша исчезла за обитой кожей дверью, вернулась и пригласила генерала в кабинет. Он представился по-военному:

— Господин префект, имею честь представиться, дивизионный генерал от кавалерии Брэдэцяну Эмануил, комендант гарнизона.

Префект, бывший капрал Григореску Ион Октавиан, лишенный и этого звания из-за коммунистической деятельности, ответил:

— Добрый день, господин генерал, — и протянул ему большую сильную руку бывшего заводского рабочего.

Сохраняя положенную дистанцию, генерал сделал поклон, давая префекту пожать свою руку, и одновременно прищелкнул каблуками, зазвенев шпорами. Человек опытный, прошедший долгий и трудный путь от младшего лейтенанта до генерала дивизии, он понял, что от стоящего перед ним нового префекта во многом зависит, останется ли он, генерал, в рядах действующей армии, выйдет ли на пенсию по возрасту, будет переведен в запас или просто будет «снят».

Брэдэцяну К. Эмануил в этом обширном и сложном мире умел делать три вещи: ездить верхом, использовать тактическое пространство и наступать; благодаря первым двум качествам и своей храбрости на поле боя, а также какому-то особому чутью, приобретенному еще в военной школе, он знал, кто был, кто есть и кто будет у власти. Он не склонялся перед начальством в страхе, как большинство людей, а, наоборот, согласно уставу, глядел ему прямо в глаза, в самую глубь зрачков, и говорил с особой энергией, без обиняков. Так поглядел он и на префекта, в прошлом — разжалованного капрала.

— Господин генерал, — сказал префект, нам нужна помощь армии для ликвидации бандитского гнезда некоего Карлика. Доказано, что он замешан в преступлениях. Полчаса назад мы его известили, чтоб он явился сюда и сдался полиции, но он отказался. Его банда многочисленна и вооружена. Какой срок вам потребуется, чтобы направить туда отряд? Должен вам сообщить, что на это у меня есть разрешение министерства внутренних дел и военного министерства.

— Я в вашем распоряжении, господин префект. Капитан Прунку, вы возглавите отряд и будете командовать операцией. Через полчаса вывести на операцию вторую роту девятого батальона.

— Слушаюсь, господин генерал, — ответил капитан и попросил разрешения воспользоваться телефоном.

— Алло! — закричал он в трубку. — Девятый батальон? У телефона капитан Прунку. По приказу господина генерала, коменданта гарнизона, поднять по тревоге номер один вторую роту. Быть готовыми к выступлению и к бою. Направление — вилла Грёдль. Командование принимаю на себя.

— Благодарю вас, господин генерал, — сказал Григореску и вторично пожал тому руку.

Оба военных вышли, а Григореску снова вызвал Бухарест. Все, что он делал, было полностью согласовано с центром, хоть на месте казалось его собственной инициативой. Находившийся с утра в кабинете Дэнкуш присутствовал при всей этой деятельности и продолжал восхищаться его самообладанием и решительностью. Одновременно он открыл для себя, откуда берется эта сила и авторитетность, на которые, как он сам себе признавался, Дэнкуш был не способен. Префект ни на минуту не теряет связи с партией, постоянно сознает, что представляет у власти партию, которая никогда не откажется от завоеванного. Отсюда и идет его полная уверенность в себе, внутренняя твердая дисциплина.

После ухода офицеров, перед которыми, несмотря ни на какие нашивки, префект вел себя как командир, Дэнкуш сказал ему:

— Товарищ Григореску, я многому научился от вас с той поры, как вы прибыли сюда. Вчера я действительно ошибся и сам отстранюсь от ответственной партийной работы, хотя, разумеется, и впредь буду отдавать всю свою энергию нашему делу, когда бы и где бы она ни потребовалась.