Александру Ивасюк - Половодье

— Послушай, — сказал он механику, — зачем это ты?..

— Да ладно, бери, грейся. Может, и я на том свете согреюсь. Так пишут в книге.

— А я что тебе дам? — не отставал Леордян.

Дать бы механику за шинель хоть что-нибудь, в чем тот нуждается, и все стало бы ясно. Чтоб не задаром, а отдать ему такую же нужную, только другую вещь. Шинель-то широкая, из толстой синей материи на белой овчине и с большим белым воротником, который закрывает половину груди и откидывается на спину. Шинель длинная, до земли, сшитая в расчете на человека более полного, чем тщедушный Леордян. Должно быть, дорого стоит; впрочем, теперь, когда везде инфляция, о цене ее трудно говорить. Шинель можно было получить в обмен на мешки с продуктами, на хлеб, которым накормишь много ртов, на ценные вещи. На деньги сейчас ее трудно купить. Потому-то Леордян и удивлялся и не хотел ее брать. Наверное, механик дал ее ему не без задней мысли. А вдруг это одно из тех мошенничеств, на которые люди пускаются, чтобы обмануть его, Леордяна, чтобы принести что-то в свой дом, детям, не знающим голода и холода, и своим толстым, самодовольным женам с двойными подбородками. Мошенничество, благодаря которому одни процветают, наживаясь на обмане других людей, вроде него, — этим-то всегда не везет, и потому с таким тяжелым сердцем возвращаются они домой, к своим худым, измученным и сварливым подругам; да и как женам не ворчать — ведь не встретился им настоящий мужчина, умеющий мошенничать, а достался такой, которого постоянно обманывают.

Вот почему он не хотел брать шинель, боясь попасть в игру, которая не по нему; того и гляди, если возьмешь «эдакую вещь» задаром, механик на этом еще больше, много больше заработает или вдруг механику выпадет счастье, то счастье, которого он, Леордян, тайно ждал всю жизнь, подбадривая себя и надеясь, что счастье его просто притаилось где-то, но непременно явится. Если бы кто-нибудь предложил ему не шинель, а большой дом и землю, и скот, и деньги, он бы не принял, зная наверняка, что это выйдет ему боком. Ведь никто ничего не дает, если нельзя на этом заработать, — ну, разве что какие-то пустяки, лохмотья, всякую рвань, объедки с изобильного стола, которые он, человек бедный, но с достоинством, никогда и не возьмет. Честь для Леордяна была превыше всего.

Вдруг все ему стало ясно. Механик просто шутит, хочет над ним посмеяться. Притворится, что дает ему шинель, чтобы потом отнять, да еще поиздевается у всех на виду. «Что? — закричит он, — шинель твоя? А чем ты за нее заплатишь?» Только не на такого напали. Он никому не даст над собой издеваться.

— Брось шутить, Василе, — сказал он механику. — Найди кого-нибудь другого. Иди себе своим путем, а мне не до смеха. И так достается.

— Да возьми ты ее, говорю тебе. Не смеюсь я над тобой. Ну зачем мне смеяться? Ты ведь замерзнешь на этом морозе в своей ветхой военной одежке. Возьми, не нужна она мне.

— Бери, Ион, — сказал один нездешний кочегар, и даже рыжий сцепщик Георге его поддержал. Георге — человек серьезный, все его ценят за ум.

Он молча присутствовал при этом разговоре, но даже самое его присутствие меняло дело. Георге всегда судил строго, и его мнение имело вес. Он делил людей на злых и добрых, любимых и тех, кого ненавидел, и, хоть был он просто сцепщиком, к его мнению прислушивались больше, чем к мнению дежурного по станции. Потому Леордян посмотрел на него, чтобы по его чуть сумрачному лицу (лицу человека мудрого, познавшего чересчур много горя) понять причину столь необычайного дара. Георге подбодрил Леордяна:

— Бери. Тебе ведь по таким морозам холодно. Возьми, раз у Василе есть. Он как-то ездил в вагонах с солью в Венгрию и привез таких пять штук. Иначе зачем ему водиться с людьми Карлика? Возьми, это он для спасения своей души тебе дает.

— Карлик, — сказал Леордян и испугался: значит, тут замешан Карлик, так он и подозревал, что все не просто. Но тут механик бросил шинель на пол и принялся ругаться.

— Мать твою так, — кричал он, — что́ Карлик? При чем тут Карлик? Я хотел тебе дать, потому что ты умираешь от холода, черт бы тебя подрал! Слышали? Карлик… Какое Карлик к тебе имеет отношение? Чего ему от тебя надо? Душа твоя ему нужна? У него души-то почище твоей есть! Слышали? Я добро человеку хочу сделать, а он мне про Карлика!

И он резко повернулся к сцепщику. В каждом мире, как бы мал он ни был — даже в мире этой тупиковой станции на окраине страны, — есть свои мудрецы и безумцы, философы, юристы и вожаки, помимо тех, что сидят с нашивками. Рыжеволосый Георге был здесь и Сократом и Солоном и имел не меньшее влияние, чем эти знаменитые люди в свое время. Потому механик Василе так с ним говорит — с тайным желанием оправдаться, огорченный словами сцепщика о связи его, Василе, с Карликом и о необходимости спасти душу:

— А ты-то, дядя Георге, старый ведь человек! И дуришь ему голову такими вещами. Нельзя уж и доброе дело сделать! А как ты хочешь, чтобы я жил? Да, я перевожу соль, соль, дрова и керосин, а привожу домой еду. Чтобы моя дети не померли с голоду. Я их породил, я и обязан о них позаботиться, Никому я этим не делаю зла. А чем там занимается Карлик — то не моя забота. Я не знаю, не сую в это нос, не вмешиваюсь. Они называют меня Молчальником, А мне что, больше всех надо? Ведь мне-то никто не помогает прокормить семью! Так что мне очень жаль, дядя Георге. От тебя-то я не ожидал таких слов!

Механик ушел, хлопнув дверью. Шинель осталась лежать на полу, и люди молча переглядывались. Сцепщик сказал Леордяну:

— Возьми шинель-то. Он тоже, бедняга, хочет добро сделать. Возьми, не сомневайся.

Леордян поднял шинель, и она ему показалась несказанно тяжелой, потом он накинул ее на плечи, и приятное тепло окутало его. Он ходил взад-вперед, и постепенно в нем росла гордость, словно шинель была ему каким-то добрым знаком судьбы, словно он и не принял ее как милостыню. Он трогал ее меховой воротник своими жесткими руками и даже сквозь мозоли чувствовал, какой он мягкий и теплый. А потом снова забеспокоился и стал спрашивать Георге и других:

— А если он придет и отнимет? Он оставил ее здесь, но не сказал мне, что отдает ее, ведь сразу-то я не взял.

— Он больше не придет. Носи на здоровье. Теперь ты можешь по любому морозу разгуливать, ну и на здоровье!

И целую неделю ему не было холодно, и он ходил через линии по пустым вагонам всю ночь, он и его шинель, — можно сказать, они были как две персоны, друг друга дополнявшие. Его худое, обычно дрожащее, скрюченное тело теперь, закутанное в шинель, распрямилось и приобрело иную осанку, да и ходил Леордян другим шагом. Теперь он не прятался в укрытие, а все время был начеку и уже решил, что выполняет ответственную миссию, он — сторож при пакгаузах и складах. Конечно, не одежда делает человека, но без одежды в этот лютый мороз не так-то просто было по-настоящему чувствовать себя человеком.