Нина Платонова - Я детству сказал до свиданья

Первый урок был физкультура. Но на этот раз не мы побежали в спортзал, а учитель пришел к нам в класс и велел построиться вдоль стены. Он был молодой, кареглазый и всегда такой спокойный, что казался даже вялым. Тем не менее, ребята его слушались.

— А ты загорел, — говорил он ребятам, двигаясь неторопливо вдоль ряда. — Ты подрос. Ты поздоровел, хорошо выглядишь, молодец.

Но вот он дошел до меня и остановился, потому что дальше идти было некуда: я ведь на физкультуре стою последним — или первым, смотря с какого края считать.

— Вот так дикобраз! — сказал он отчетливо, оглядев меня с ног до головы. — Ты что, не знаешь разве, в нашей школе принята форма — белый верх, темный низ. Белая рубашка, черные брюки. И завтра же изволь подстричься!

Тут наши глаза на мгновение встретились, как столкнулись, но никто из нас не смутился, не отвел взгляда. Кто-то из девчонок хихикнул, кто-то кашлянул, чтобы скрыть смешинку, попавшую в горло, горячая волна хлынула мне в лицо, но я держался стойко, даже не нагрубил в ответ. Подумаешь «дикобраз»! Ничего особенно обидного в этом слове нет. Мне и не такое пришлось за свою жизнь выслушать, иной раз — заслуженно, иногда — незаслуженно.

— Так вот, ребята, — заговорил Олег Петрович, отвернувшись наконец от меня и двинувшись в обратном направлении. — В первом полугодии мы будем сдавать нормы ГТО — бег, прыжки, плавание, стрельба в тире.

— А я уже сдавал стрельбу, — крикнул из ряда Кубаныч Душеев, которого для краткости зовут Кубой. — Но мне дали кривое ружье, и все пули полетели мимо.

Все засмеялись, развеселились, и Куба остался очень доволен собой.

— Ничего, пересдашь, — спокойно заметил Олег Петрович. — Не все дается сразу, вот ружье и кажется кривым.

Мне хотелось напомнить всем, что мне тоже попадалось то самое ружье, а я палил из него в самое яблочко. Но я промолчал: еще подумают — хвастаюсь. Да и не хотелось мне опять переключать внимание на себя.

Потом мы строем вышли во двор, помаршировали, побегали, и урок кончился — довольно благополучно для меня.

Следующий был немецкий. Старушка — «немка», маленькая, худенькая, добрая, была настолько близорука, что ей не помогали даже очки, — и мы все пользовались этим ее недостатком самым бессовестным образом.

Она прошлась вдоль шумных рядов, близоруко вглядываясь в лица. Потом долго смотрела в журнал, выбирая, кого бы вызвать для беседы по-немецки, и вдруг вызвала меня.

— Булатов, — сказала она, — выйди к доске. Побеседуем, проверим, что за лето осталось в твоей голове от прошлогодних скудных знаний.

Я твердо знал, что осталось мало. Да и не хотелось мне сейчас «шпрехен дойч». Поэтому я громко сказал чужим басом:

— А Булатова нет!

Учительница, близоруко щурясь, некоторое время вглядывалась в мою сторону и, поверив, сделала отметку в журнале. Ребята смеялись, но никто меня не выдал.

Так что и немецкий прошел для меня благополучно. Гром и молнии ждали меня впереди, на уроке литературы, которую вела у нас завуч Полина Аркадьевна.

Она вошла в класс вместе со звонком — величаво, можно сказать, царственно и словно бы прямиком из Дома моделей. На ней был великолепный летний белый костюм, белые туфли, а на голове — высокая, замысловато уложенная башня белокурых волос. Но я же вам уже говорил, что Полина Аркадьевна всегда на высоте. Одна за другой прохлопали крышки парт, ребята торопливо вскочили и замерли в безмолвии, созерцая Полину Аркадьевну, как недавно созерцали меня.

— Здравствуйте, ребята, — сказала она, зорко оглядев класс. — Поздравляю с новым учебным годом. И предупреждаю, что восьмой класс — это очень ответственное дело, это выпускной класс, и приниматься за учебу нужно с полной самоотдачей с первых же дней. Садитесь.

Все сели, кроме меня. Я же только слегка присел на низкий подоконник. Джинсы мои, как я уже упоминал, были настолько же узки сверху, насколько широки внизу, и сесть я попросту боялся: как бы не стряслась беда.

— Тебе что, Булатов, отдельное приглашение нужно? — выдержав паузу, сказала Полина Аркадьевна.

Все обернулись, глядя на меня.

— Сядь сейчас же! — повысила голос Полина Аркадьевна. Но так как я не пошевелился, она продолжала с нарастающим, как лавина, раздражением, готовым вот-вот превратиться в гнев: — Ты что же, Булатов, с первого дня решил приняться за свои штучки? Срывать уроки, выводить учителей из равновесия? Ты глянь на себя, в каком виде ты изволил явиться в школу! Нестриженный, в уличной одежде. Ну, скажи, что общего у тебя с учеником советской школы? К завтрашнему дню потрудись привести себя в порядок, иначе дежурный не пропустит тебя в школу.

— Говори, говори, кто тебя слушает, — пробормотал я вполголоса.

Но Полина Аркадьевна расслышала. По-моему, она меня услышит, даже если я стану говорить шепотом.

— Ах, вот как! — воскликнула она. — Обратите внимание, ребята, он со мною на «ты». Он с нами со всеми давно на «ты»!

Вот это уже неправда! На «ты» я бывал только с теми, кто мне грубил и только тогда, когда грубили. Конечно, мне не следовало так говорить с Полиной Аркадьевной, я сознаю это, — ведь ей уже лет тридцать или сорок. Но вот с Адой Васильевной, например, нашим классным руководителем, я никогда не был на «ты», хотя она совсем еще почти девчонка, только что окончила пединститут и в прошлом году пришла к нам. Она сразу взялась меня перевоспитывать, и все так мягко, ласково. Она мне не грубит, вот и я ей не грублю. И даже ненавистную зоологию старался учить, лишь бы Аде Васильевне угодить, так как это ее предмет.

Полина все продолжала говорить, но я уже плохо слушал, с тоской ожидая, когда же она кончит. И вдруг я подумал: а как же теперь мы оба выйдем из создавшегося положения? Полина Аркадьевна не такова, чтобы не добиться своего. Ну как она не догадается, что я рад бы сесть, да не могу! Наверное, кончится тем, что она меня выгонит с урока. Ну, что же, не привыкать. Хотя уходить мне сегодня не хочется: школа такая праздничная и так я по ребятам соскучился!

Но самый тяжеленный снаряд Полина Аркадьевна приберегла напоследок:

— Да, кстати, — вдруг спросила она, — где ты пропадал летом?

Я молчал, опустив голову.

— В бегах был? Ты знаешь, что тебя разыскивала милиция?

Над классом нависла зловещая тишина. Ребята вытаращили глаза и затаили дыхание. И надо же было Полине Аркадьевне при всех сказать об этом! Неужели нельзя было наедине, после урока?

— Ну, вот что, Булатов, — решительно произнесла она. — В четверг будет заседание комиссии райисполкома по делам несовершеннолетних. Явишься к десяти часам. Дорогу знаешь, не впервой.

В гордом молчании я взял свой портфель и пошел из класса под любопытными взглядами ребят. Их ведь кашей не корми, только дай поразвлечься какой-нибудь детективной историей. Головы их, как подсолнухи за солнцем, поворачивались за мною, пока я шел.