Альфред Дёблин - Пощады нет

Где она однажды слышала уже такие речи? Парень, спокойный и статный, сидел на стуле в ее комнате, зажав между колен маленького Эриха. Да, так говорил ее муж, и после этого она все потеряла. Тревога заставила ее насторожиться. Пауль сказал что-то неладное, она стала сдержанней. Слушала его, уже не слыша, — перед глазами мелькало именье, лошадь в траве, тянущаяся головой к лежащему на земле без чувств хозяину, вот через широко открытую дверь его вносят в кабинет, кладут на диван, — картины высоко громоздились одна на другую, сдавливая ей горло. Перебивая Пауля, она сказала очень тихо, каким-то перехваченным голосом, он даже не сразу ее понял: Карл не пойдет по его, Пауля, стопам, она уже о сыне позаботилась, очень скоро, в начале октября, он поступит учеником к дяде на фабрику. До этой минуты у нее еще не было в этом полной уверенности, но после разговора с Паулем ей захотелось поскорей закрепить это решение.

Видимо, ее зрение и слух после этого момента разговора чрезвычайно обострились, ибо в миролюбивом тоне Пауля, который согласился, что это все очень хорошо и для Карла это несомненно лучше, ей послышалась насмешливая нотка. Или, может быть, она раздражена и вкладывает в его реплики то, чего в них нет? Под предлогом того, что ему хочется дождаться Карла, Пауль продолжал разговор. Наконец, спустив на пол Эриха, сидевшего уже у него на плече, он встал, и она изумленно поглядела на этого высокого, сильного человека с открытым, ласковым, пленяющим взглядом. А не поторопилась ли она в суждении о нем и не лишает ли она Карла хорошего товарища?

— Заходите к нам почаще, — попросила она, прощаясь.

Но, оставшись вдвоем с Эрихом, она почувствовала какую-то угнетенность, и Эрих сердился на нее за то, что она так сильно хмурит лоб и что подбородок у нее опять стал острый.

В те времена город, куда два десятка лет назад вступил во главе своих победоносных войск старый король, достиг уже значительного развития; из года в год росло число его жителей, количество зданий и благоустройство. Дряхлый повелитель жил точно на острове, пышно и грозно, в обособленных кварталах Галлереи побед, окруженный сыновьями, генералами и высшими сановниками, чьи дворцы, с его соизволения, высились рядом с королевским. Послушный народ, в свое время в знак благодарности за проявленное на войне мужество облагодетельствованный кое-какими свободами, по исконному своему простодушию использовал их самым разумным способом: весь народ, можно сказать, сверху донизу, трудился и трудился, считая своим долгом умножать могущество и богатство государства, чтобы со своей стороны отблагодарить за оказанные милости и быть во всех отношениях народом своего короля. Фабрика за фабрикой вырастали вокруг города, вовлекая в свои недра множество сельских жителей; наряду с научными институтами, музеями, академиями, генеральным штабом армии — и фабрики соревновались в придании блеска знаменам своей страны даже в мирное время.

Но вот в последние годы стало твориться что-то непонятное. Как не знает чужестранец, идущий по заботливо убранным улицам города, о том, что происходит за фасадами домов, хотя о многом можно прочесть в газетах, так не замечает он и зловещей тени, которая в последнее время омрачает победоносную красоту этого города. В стране, столицей которой был этот большой город, существовали, разумеется, и разные партии, и так как страна обладала высоко развитой индустрией, то была и своя рабочая партия. Рабочая партия существовала уже давно, как и все в этой стране, она была прекрасно организована, общеизвестны были ее требования, которые она провозглашала и распространяла, как верноподданная партия воинственного государства, она, наравне с другими, муштровала свою молодежь. В последнее десятилетие она, ввиду роста индустрии и устойчивости международного мира, все глубже и глубже врастала в те слои населения, которым, в сущности, она должна была бы себя противопоставить. Но вот, в стране, главным образом в столице, появились элементы, недовольные существующим положением вещей. Все чаще и чаще встречались люди, которые не только ссылались на давно утратившие силу слова из партийной программы, толковавшие о «действии», но прямо переходили к этому «действию». Вопросы бедности и богатства, конечно, далеко еще не были разрешены. Но все-таки рабочая партия добилась уже социального страхования на случай старости, болезни, безработицы. Строились убежища для бездомных, дети бедняков — о, конечно, не все! — посылались на летние каникулы в детские колонии, народу даровано было право известного участия в органах государственного самоуправления на основе имущественного ценза. И вдруг, несмотря на все эти успехи, маленькая кучка людей втемяшила себе в голову, что надо разрушить существующий порядок. Люди эти утверждали, что с государством победоносного короля невозможно никакое соглашение, а так называемые свободы, дарованные этим деспотом и преемником всех прежних деспотов, нужно употребить на то, чтобы загнать государство в тупик. Они высмеивали все представительные организации этой страны, называя их работу игрой в солдатики.

И вот произошла вспышка. Один крупный капиталист, известный в последнее время своей широкой благотворительностью, прервал летний отдых и вернулся в свой городской особняк, чтобы присутствовать на освящении дома для престарелых, построенного на его средства. Дом был уже отделан до последней детали, власти решили обставить торжество открытия благодарственными речами и распределением медалей, и вдруг, в одно прекрасное утро, от взрыва, который был сначала принят за взрыв светильного газа, взлетает в воздух половина фасада особняка жертвователя, и сам он получает тяжелые ранения!

Только счастливая случайность дала возможность в тот же день задержать двух мужчин, подозрительно возившихся около особняка. Газеты полны были сообщений о подробностях широко задуманного заговора, в котором, по установившемуся обычаю, обвинялись также организованные рабочие, тем самым поставленные в необходимость оправдываться. Читатели газет, которым надоели в это скучное лето бесконечные банковские скандалы, подлоги, дискуссии о повышении налогов, с жадностью набросились на сочную главу об одичании Запада, столь благодарную тему для непосредственных философских размышлений и ярких описаний из жизни преступного мира.

В эти дни Карл регулярно встречался на рынках со своим долговязым другом, только друг не очень-то был расположен к разговорам. А Карлу как раз ужасно хотелось знать, какое впечатление произвела мать на Пауля и не представила ли она его, Карла, как очень уж несовершеннолетнее дитя. Он опасался, что это именно так, и потому-то, видно, Пауль избегает его. А Карл очень тосковал по нем. Часы, проведенные с Паулем, были всегда лучшими его часами на протяжении дня. Ему доставляло радость уж одно сознание, что Пауль находится на том же рынке, где он, пусть даже в другом месте. И настоящая мука было видеть, как Пауль проходит мимо, словно они и не друзья вовсе, не подлинные закадычные друзья. О, если бы он мог узнать истинные мысли Пауля о нем!