Альфред Дёблин - Пощады нет

Карл был ошеломлен. Все произошло страшно неожиданно. Мать, знавшая, как опасно оказывать на Карла давление, ничего ему предварительно не говорила, она считала, что будет лучше, если он узнает об этом сам. Мастер, которому Карл, вернувшись в цех, рассказал о происшедшем, долго тряс ему руку, поздравляя: Карл добился толку, ему здорово повезло, если сам старик этого хочет, значит, он и расходы по обучению возьмет на себя и, вообще, заплатит за все, что полагается. Старший подмастерье Отто хлопнул Карла по спине: он давно знал, что к тому идет, теперь, значит, надо знаменито отпраздновать проводы и торжественное водворение Карла в контору. Так легко они расставались с ним. И все в цеху, кто узнавал новость, подходили к нему, ахая и охая.

— Сегодня ты в последний раз тянешь с нами лямку.

Матери Карл в двух словах сообщил о разговоре с дядей, она чувствовала, что это для него значит, и молчала. (А может быть, он все-таки рад был повышению?) Во всяком случае, он не спорил. Через неделю должен был совершиться его переход в контору, сначала рядовым служащим, но это только временно, пока он освоится, а затем дядя хотел взять его под свое непосредственное руководство. Он выдал Карлу прибавку на новый костюм.

Это были горькие дни. Карл вдруг увидел, как много он теряет. Он оглядывал цех и мастерские, вбирал в себя их запахи: все это, значит, он должен покинуть, он должен расстаться с работой, на которую он пришел с незатянувшейся еще раной тоски по Паулю и его друзьям. Запах клея, древесная пыль, штабеля разных сортов дерева, красивая фанера, шум колки, фуговки, сверления, стругания, стук молотков. Надев белый халат и взяв в руки стамеску, он смотрел на чертежный стол, где мастер снимал размеры с чертежа; он, Карл, не будет больше пилить дерево ножовкой, сверлить коловоротом, — вечное расставание с тех пор, как они приехали из деревни, как умер отец. Теперь вот надо переходить в контору, сидеть среди этих вылощенных барышень и молодых людей. Неужели он никогда не вернется к настоящей работе? Старик мастер успокоил его — дела у него будет предостаточно.

«Нет, это все ненастоящее, — как в тумане думал Карл, — но и соглашусь. Ведь это, конечно, только временное».

И вот, Карл ведет расчеты с рабочими, а вечерами ходит учиться. С пачкой книг и тетрадей он отправлялся в школу. Высоко над городом царит Галлерея побед, окруженная дворцами. Это было то видимое, что он ненавидел. Теперь же оттуда, сверху, невидимо спускался дух этих дворцов и галлерей, чтобы завладеть им, Карлом.

Возвращаясь из центра города, где в помещении какой-то гимназии была вечерняя школа, Карл видел перед собой Пауля и Густава. Он видел их не на этих улицах, а на рынке, на фургоне, когда они ехали в тюрьму, на берегу озера, где они катались тогда втроем; узкой полоской, как неровная дента, далеко тянулось озеро, они привязали лодку к столбику, легли на траву, а над ними быстро мчались белые облака. — Самое скверное, — говорил Пауль, — это то, что они крадут у нас мозг. Перестаешь понимать все на свете. У них есть свои поэты, ученые, философы, разные религии, а у нас ничего нет. Ибо у кого нет власти, у того нет ни денег, ни хлеба, а кто лишен хлеба, тот не может оплачивать ни поэтов, ни ученых, ни философов, поэтому те не с нами, а с нашими врагами.

Почему я не иду к дядьке и не говорю ему, что хочу остаться простым рабочим? Их история, их стихи, их героика, с грозно занесенным мечом, — зачем они мне, как будто я не валялся на улице и не испытал на себе, как они жестоки и холодны. До чего я ненавижу их Галлерею побед с ее кровавокрасным ковром! Я подставил им голову, раскрыл уши и покорно слушаю ложь, которую они внедряют в меня, завтра я уже не буду понимать, кто я и что я. Нет, они ошибутся в своих расчетах, они меня не скрутят, о, не будь мамы! Куда мне броситься за помощью?

Буря бушевала в душе Карла, все злое, что было в его прошлом, воскресло. Но он лежал уже на земле с кляпом во рту.

Старший подмастерье Отто, человек лет под тридцать — своей приземистой фигурой и медлительностью он напоминал Густава — хорошо относился к Карлу. К огорчению матери, Карл почти каждое воскресенье бывал у него (даже после того, как Карл перешел в контору). С ним он может посоветоваться.

Отто снимал меблированную комнату. Гостя своего он усадил на кушетку.

— Как по-твоему, Отто? С работой я справлюсь, но эти молодые люди и барышни смотрят на меня косо, потому что я пришел с производства. Что мне делать?

Отто носил в брючном кармане желтый складной метр. Всегда, когда он хотел высказать что-нибудь, он машинально опускал руку в правый карман и доставал метр: он мог думать только с метром в руках.

— Вот что я скажу тебе, брат, ты извини, что я по привычке так тебя называю. Конечно, ты можешь заявить старику, что ты не желаешь работать в конторе. Он устроит тебе скандал. Может быть, даже, если будешь упорствовать, и совсем выкинет с фабрики. Тут уже амбиция. А кроме того, на него время от времени находит дурь. Это бывает, примерно, каждые полгода, и тогда лучше ему на глаза не показываться, — сразу вылетишь на улицу.

Он улыбнулся Карлу и похлопал его метром по колену.

— Ну, а потерять этот нарядный костюмчик и вечернюю школу тебе, конечно, не хотелось бы.

— Я могу поступить на другую фабрику.

— Можешь. Спрос на квалифицированных рабочих есть. Но сможешь ли ты в другом месте так итти в гору, как в нашей лавочке, это — еще вопрос. Скажи-ка, между прочим, я, конечно, не хочу вмешиваться в твои личные дела, — но ты мне как-то рассказывал, что старик, так как он приходится вам дядей, помогает вам, потому что у вас нет отца и твоего заработка на семью нехватает?

Карл кивнул.

Тогда Отто, высморкавшись, разложил метр на колене, и точно перед ним была доска, большим и указательным пальцем стал отмерять по десяти сантиметров:

— Это, Карл, дело затрудняет, — то есть не твою работу в конторе, конечно, я имею в виду, а твой переход на другую фабрику. Если ты уйдешь, то само собой он ни пфеннига больше не даст вам. Значит, тебе нужно переговорить сначала с мамашей или с другими родственниками, если они у тебя имеются.

— У меня больше никого нет.

Они замолчали. Отто сложил свой метр и сунул его в карман.

— Открыть бутылочку пива?

— Брось. До обеда не стоит.

— Я понимаю тебя, Карл, что ты не желаешь работать в конторе рядом с этими белоручками. Наша работа лучше. Конечно, без счетоводов и корреспондентов тоже не обойдешься. А может, если ты там плохо будешь справляться, он пошлет тебя обратно на фабрику.

Это был выход, стоило попытаться.

Короче говоря, Карл стал саботировать; но ни-кто на него не сердился за плохую работу — он считался начинающим. Затем начались окрики. Это уж было унизительно.