Альфред Дёблин - Пощады нет

Наконец-то умолкли фальшивые слова. Наконец-то оба молча стояли или молча ходили взад и вперед среди людей. Они не смотрели друг на друга. Взглядывали иа вокзальные часы, секундная стрелка торопливо подвигалась вперед. Тяжкие минуты перед отходом поезда. Они стояли у вагона, он — высокий, крепкий, широкоплечий, в черной шубе и черном котелке, она — в сером дорожном костюме, хрупкая и бледная, с большим узлом рыжих волос на затылке. Она строго смотрела перед собой.

— До свиданья, Юлия. Ты дашь знать о себе?

…Это моя жена, она уезжает, это — навеки, мы летим в бездну.

— Да.

Она взяла его руку, которую он протянул ей, крепко стиснула, шепнула:

— Так ты не убийца, Карл?

Она близко придвинула свое измученное, с неестественно тонкими чертами лицо к его лицу.

— Может быть, останешься, Юлия? Подожди несколько дней, поедем вместе.

Она легко толкнула его в грудь.

— Нет, убийца.

Они взглянули друг на друга, муж и жена, двенадцать лет совместной жизни, дети, теплый дом, сколько раз он держал ее в своих объятьях.

— Почему, Юлия?

Теперь эта собака трусит, надо бы его ударить, как сделала его мать.

— Спроси себя самого, Карл. Лучше бы я тебя не знала.

Она вошла в вагон. Оглушенный, обуреваемой гневом, тоской, страхом, он стоял на перроне. Поезд удалялся.

В одном из передних вагонов сидел Хозе. Они уговорились, что он придет к ней не раньше, чем через два часа. Когда он стал разыскивать ее, то оказалось, что ее нет ни в купе, ни в поезде. Ему сказали, что дама эта на последней станции сошла. Спустя два дня он получил из неизвестного маленького городка спешное письмо, написанное ее рукой: «Я не могу жить, Хозе».

Забыв все на свете, он бросился к ней. Предварительно послал телеграмму. На вокзале ее не было. В безумном страхе он помчался в гостиницу. Взъерошенному, нетерпеливому, взволнованному господину портье сообщил, что дама у себя в номере. Какой номер комнаты? Портье назвал, взял телефонную трубку. Незнакомец бурей понесся по лестнице. Когда он вошел в коридор, Юлия открыла дверь и тотчас же заперла за ним.

Он много пережил из-за нее, она видела его насквозь, — маленькое светское приключение выросло в чувство, перетряхнувшее все его существо.

Она бросилась перед ним на пол, она била его кулаками по ботинкам, скрежетала зубами.

— Что ты со мной сделал, как ты мог, как ты мог, как ты мог так поступить со мной?

Он поднял ее, она отбивалась, ее красивые волосы падали ей на лицо, она была в халате, комната была не убрана.

— Что случилось, Юлия, жизнь моя?

Она была совершенно растерзана.

— Что ты со мной сделал, я опозорена! Зачем ты это сделал?

Она выскользнула из его рук, опять бросилась на пол, она стонала:

— Я должна умереть, Хозе, я не могу этого перенести, не могу, не могу.

Он опять поднял ее, ее трудно было удержать, он потащил ее на диван, уложил, он был доволен, что добился хотя бы этого. Он видел, что она больна. Из-за него? Он знал ее, он любил ее, он любил ее чудесное точеное лицо, ее музыкальные руки. А какая сладость, какая стыдливая целомудренность открылась ему в ее ласках. Он умел говорить с ней на разные лады, он чувствовал, что она хочет заставить его отдать себя ей до конца, доказать, что она была для него все.

Часы тянутся долго, долго. Она хочет вернуться к Карлу. Она хочет к детям, к себе, в свой дом, к родителям. Но как может она вернуться после всего, что с ней произошло? Только совсем уж обессилев, она взглянула на него. Не было такого судьи, который бы неумолимей, глубже проник ему в душу, чем эта хрупкая женщина. Как часто она называла его «грешником»; он смеялся, ибо что такое грех? Теперь он чувствовал: грех существует. Он не мало женщин видел в отчаянии, но не так страшен чорт, и дурак тот, кто дает околпачить себя и женится на первой обольщенной нм женщине. Но тут он попался. Как беспомощно, храбрясь и точно вполне все рассчитав, она сближалась с ним. Как она пыталась изобразить все это игрой, чтобы не раскрывать себя, да и он считал это лишь женским капризом, жаждой приключений, пока не увидел в ее глазах боли, когда он стал настойчив.

Она лежала на диване в номере гостиницы, горели все лампы, хотя на дворе стоял светлый день. Она обращается ко мне, она плачет, я должен вывести ее из всей этой путаницы, она, как и я, всю свою жизнь жила, ни над чем не задумываясь.

— Зачем, зачем ты это сделал, Хозе?

— Я взял тебя так, как брал других, мне и другим это доставляло радость, а ты развенчала меня, и я, со всей моей ученостью, предстал перед тобой варваром, какой я и есть на самом деле, где же мне было научиться иному?

Надо было сойти вниз, в контору, заказать себе номер. Через несколько минут он был опять у нее. Свет еще горел. Он был счастлив возможностью войти в ее комнату. Она попрежнему лежала на боку, поджав ноги, закрыв руками лицо. Но все-таки она принадлежала и будет принадлежать ему. Он будет бороться за это хрупкое тело, за эти червонные волосы, за этот вопрошающий голос; какие у нее будут глаза, когда он возьмет ее об руку, и они пойдут рядом. Его жена. Он сидел около нее.

— Ты простишь меня, Юлия? Ты забудешь все другое? Забудь!

Он упорно повторял:

— Забудь.

Он сжимал ее холодную руку:

— Забудь. Я хочу, чтобы ты забыла.

Он приказывал. Он требовал, требовал. Во что бы то ни стало. Она заметила чью-то волю около себя, откинула с лица мокрые волосы, поглядела на Хозе, сидевшего с опущенной головой. Что ему нужно, что он говорит?

— Забудь! Я так хочу.

Хозе? Она спустила ноги на пол, наклонилась вперед. Что говорил Хозе?

— Посмотри на меня, Хозе.

— Ты должна забыть.

Ему было стыдно.

— Ты хочешь, чтобы я извинила тебя? На самом деле? А зачем тебе? Разве я не просто — твоя игрушка?

— Нет. — И он опустился перед ней на пол, он целовал пол у ее ног. — Не говори так. Ударь меня. Накажи меня. Не говори со мной так.

Она взяла его за плечи. Он поднялся, он стоял, вяло опустив руки (я не владею собой, я — дурак). Она обняла его за шею (если бы он полюбил меня, я любила бы его). Они не поцеловались. Когда она посмотрела на него, вся — вопрос, он был счастлив так же, как она.

Вечером они бродили по центральным улицам и площадям этого случайного городка. Что за день прожит! У двери его комнаты они расстались. Еще до того, как она легла, бой принес ей большую корзину цветов.

«Настоящий человек», — подумала она.

В гневе ходил Карл по своей большой красивой квартире. Вид мирных, убранных комнат еще больше выводил его из себя. Юлия опозорила его. Она изображала из себя даму, на самом же деле она была сделана из того же жалкого теста, что и ее дядя — майор, этот трус, спекулянт. Карл бесился в своем «музее». Он был во власти хищного зверя. Он не мог запретить ей уехать и бросить его, ей, которая его опозорила. Однако, все же муж должен знать, где находится его жена. Он может вытребовать ее судом. И вдруг, во всю эту душевную сумятицу Карла ворвался резкий телефонный звонок. Его просят к телефону. Карл досадливо переминался у аппарата с ноги на ногу, говорила мать, расспрашивала о Юлии, о детях, он отвечал, как во сне, извинился, сказав, что у него как раз идет совещание, и пообещал завтра позвонить ей. Не успев положить трубку, он уже забыл об этом разговоре.