Альфред Дёблин - Пощады нет

— Но, Карл, ведь она человек, и если вам плохо вместе, надо расстаться.

— Не повторяй этого, Эрих, и ты. Это бессмыслица. Нет просто «человека». Я тот, кто я есть, в силу своего происхождения, в силу участи, которая выпала нам на долю. Мне пришлось заменять семье отца, меня никто не спросил, хочу я этого или не хочу — у каждого из нас свой путь, и никто не может от него уклониться. Юлия вопит о «свободе». Может быть, я для нее был недостаточно пылок. Но я создал ей спокойную и беззаботную жизнь, ей и детям, она со мной жила; не я разбил наш брак, она разрушает его. Она не знает жизни, я надеюсь, иначе она бы бережней относилась к тому, что между нами было, она не грязнила бы этого, не топтала ногами, пусть бы это ей тысячу раз было не по вкусу.

Толстяк сидел в своей обычной позе, подняв киста рук и наблюдая дрожанье пальцев. Он сказал печально:

— О, какая это тяжелая штука! Не надо бы никаких браков вовсе. Что стало со всей нашей семьей, Карл? Отец умер рано, я его и не помню, Марихен ушла за ним, я — комок болезней, а теперь на очереди ты, Карл, гордость наша. Мама — единственная, кто еще держится.

Некоторое время оба молчали. Эрих начал снова:

— Что у тебя на фабрике? Хорошо бы тебе взяться за что-нибудь совершенно новое. Это помогает. С Юлией ты должен расстаться любой ценой; во что бы то ни стало она должна оставить твой дом, а там ты начнешь новую жизнь.

— О какой новой жизни ты говоришь?

— Ужасно, Карл, что ты спрашиваешь об этом. На свете миллионы людей, разве ты так и родился женатым на Юлии? Слушай, Карл, ты только не пойми меня превратно: приходи как-нибудь ко мне и послушай, что говорят эти люди, потолкуй с ними. Жизнь их в тысячу раз краше вашей. Мы — люди неимущие, говорят они и плетут несусветные вещи, я плохо разбираюсь в их речах, но насколько они богаче нас с тобой! Они хотят прогнать нас ко всем чертям, и я надеюсь, это им удастся. Присмотрись к ним. У них что-то есть, они во что-то верят, у них — один за всех и все за одного! Я был потрясен, когда услышал, как они — знакомые и незнакомые — говорят друг другу «ты». Со мной они долгое время не решались переходить на короткую ногу, но теперь лед сломан.

Карл улыбнулся брату.

— Разве я не знаю рабочих? Когда-то мне все это было очень хорошо знакомо.

— А почему бы тебе с этим не познакомиться вновь? Ты обязательно должен вырваться из всей этой твоей дребедени. С Юлией тебе ничего другого не остается, как развестись.

Карл, смертельно бледный, встал.

— Нет! — он закричал: — Не смей этого говорить, Эрих!

Эрих испугался. Что с ним? Карл вышел в лабораторию, взял пальто и шляпу, обнял брата:

— Милый мой мальчик, ты кое-что смыслишь в твоих лекарственных травах. Но люди все-таки — нечто другое.

— Ты мне скажи лучше, когда ты придешь ко мне? Приходи поскорей, слышишь?

Эрих срочно вызвал мать. Тотчас же после обеда она приехала к нему. Все утро, прочитав заметку о Карле, она искала его, но его не было ни дома, ни на фабрике. Что за времена, что за политика! Толстяк не слушал сетований матери.

— Что делает Юлия, мама? Где она?

— Почему ты этим интересуешься? В самом деле, Эрих, что случилось?

— Ты можешь установить, изменяла ли она ему уже тут, до своего отъезда?

— Что?

— Спроста жена не бросает мужа. Она изменяла ему.

— В твоих устах — слово «измена», Эрих. Это ново. Почему ты так зло на нее обрушиваешься?

— Потому что это касается моего брата, вашего старшего сына, милостивая государыня.

— Я ничего такого не слышала. А сейчас Юлия уехала.

— С кем?

— Фу ты!

— Эта баба уехала не одна.

— Как ты говоришь о Юлии?

— Эта баба губит всю нашу семью. Я буду защищаться. Я помню хорошо, чем мы обязаны Карлу. И ты не хуже меня это знаешь.

— Брось, Эрих. И не говори в таком тоне о Юлии. Она больна. Она всегда была очень хрупкой. И Карл отлично это знает. Он напрасно с ней так суров.

— Так вот ты как! Ты, значит, оправдываешь ее?

— Отстань, пожалуйста. Мой сын Карл — отличный человек и отличнейший муж. Но голова у него вечно забита тысячью всяких вещей, и такая женщина, конечно, выскользает у него из рук.

— Трогательно, мамочка.

— Она дитя, ее надо лелеять.

Эрих бегал взад и вперед, пыхтя от негодования.

— Ты открыто становишься на ее сторону. Карл должен развестись с ней.

Мать встала:

— Ты сошел с ума! Ты и ему это сказал?

— Он не хочет. Но он должен это сделать. Надо на фактах доказать ему низость этой женщины.

— Эрих, я тебя не узнаю. Тебя словно подменили.

— По мне, пусть это будет врожденная, бессознательная, непроизвольная низость. Я знаю такие случаи. Я приведу ему доказательства.

— Доказательства? Зачем они ему? Он не интересуется твоими доказательствами.

Озадаченный Эрих вынул трубку изо рта.

— Ты — что? Подслушала Карла? Он сказал совершенно то же самое.

Мать улыбнулась.

— Чуточку я все-таки знаю своего сына.

Эрих был в нерешительности.

— Ну, значит, все остается по-старому.

Мать улыбалась.

Вечером Эрих взялся за изучение путеводителя; он все-таки никак не мог успокоиться. Он выяснил местопребывание Юлии (он опасался, что оттуда она, вероятно, уже уехала), в качестве спутницы выбрал он из числа своих приятельниц самую благоразумную и положительную девушку. Он решил выследить Юлию. Девушка эта была студенткой-фармацевтичкой, когда-то она короткое время проходила практику у него в аптеке, но он ее устроил в другую аптеку, так как, с одной стороны, девушка была слишком хороша, чтобы оставаться только на амплуа практикантки, с другой — аптека у Эриха была небольшая, а терпенье его и того меньше.

— Как чудесна могла бы быть жизнь между мужчиной и женщиной, если бы они всегда вели себя так благоразумно, как Эрих и Ильза, Ильза и Эрих, — говорили, сидя в купе международного вагона Эрих и его подруга. — Что может быть отраднее объятий. Никакие конфликты невозможны…

И, мчась в мягко и ровно пружинящем поезде, они видели рассеянными во мраке ночи миллионы мужчин и женщин, сжимающих друг друга в объятиях, — единственное успокоение, разрешение всех вопросов. И волк отдыхает во сне, лисица спит рядом с зайцем, лев — рядом с домашним скотом.

Знаменитый своими горячими источниками горный курорт лежал под глубоким снежным покровом. Большинство гостиниц было закрыто, paботала только одна крупная гостиница и несколько средних и совсем маленьких пансионатов для туристов. Эрих остановился в одном из таких средних пансионатов, так как в гостинице жила Юлия, а с этого дня — и Ильза.

Она была восхитительна, эта молчаливая одинокая женщина, на которую указали Ильзе в ответ на ее просьбу показать ей Юлию. Юлия и в самом деле держала себя скорей, как вдова, чем как женщина, ищущая приключений.