Альфред Дёблин - Пощады нет

И тут единственный раз за весь этот длинный-длинный разговор Карл повысил голос:

— Нет. Она ничего для меня не сделала. Она мне и сама это сказала. Пусть бы я погиб тогда.

Я сам был бы в этом виноват. Я не был ребенком. А так — а так, — она вытравила из меня любовь. На всю жизнь.

Эрих откинулся головой на подушку — вот оно! Юлия права.

И перед Эрихом медленно стала раскрываться тайна, до сих пор не разгаданная им: семья. В международном вагоне мчащегося поезда он с Ильзой необычайно просто решили проблему брака, и им казалось при этом, что они ужасно умны: миллионы счастливых женщин и мужчин наслаждаются в ночной час любовью.

Они, Эрих и Ильза, тешили себя старинным преданьем, по которому мужчины и женщины томятся в одиночестве, потому что, в сущности, они составляют единое целое. Им казалось, что вообще нет мужчин и женщин: есть только семьи. Люди вырастают в семьях, в семьях живут и борются, в семьях формируются их характеры. Какая это немая, чудовищная, давящая сила! Бесшумно, исподволь, жестоко творит она свое дело среди бела дня.

— Я не понимаю этих корректных мужчин, — сказал Ильзе в международном вагоне Эрих: — У них невероятно странное представление о браке.

Теперь картина прояснялась. Его собственная судьба получала объяснение. Карл пришел к нему, чтобы бросить матери заветное обвинение. Но неожиданно оно вылилось в нечто совсем иное. Чем шире раздвигал Карл рамки своего повествования, чем больше он развивал его, дополняя то той, то другой деталью, чем правдивей и жизненней выступала история их семьи и его собственной жизни, тем яснее становилось: не мать была виновной. Истец сам брал назад свое обвинение. Втайне изумленный, он наблюдал, на кого падает вина: на скамье подсудимых оказалась семья. Да, семья. Но как у него, так и у Эриха, возник один и тот же вопрос: разве иначе не могло быть?

Эрих, в пижаме, грузно встал с постели, накинул на плечи халат, ткнул ноги в ночные туфли, подошел к выключателю и зажег свет. Братья еще с полчаса посидели рядом на диване. Эрих не находил слов.

Карл не мог отрицать того, что длинный разговор с Эрихом принес ему облегченье. Он перестал ждать письма, телеграммы, телефонного звонка от Юлии. Он гораздо спокойнее расхаживал по своему дому, он мог играть с детьми, с детьми, родившимися от брака с ней, но что могли знать дети об этой темной главе их жизни?

О дважды утром, придя на фабрику, он застал там майора. Разговор, который они вели в кабинете, тянулся без конца, так как майор не преминул сделать обширный обзор политических новостей и городских сплетен. Карл терпеливо ждал: пусть себе ковыряется в этом мусоре. Наконец, гость раскрыл подлинную цель своего прихода: он испытывает денежные затруднения и вынужден мобилизовать свои капиталы; при этом он рассказал какую-то явно вымышленную путанную историю. Даже в кругах майора уход Карла с поста казначея союза поколебал его кредит. Но Карл встретил заявление майора спокойно и холодно, спросил, на какой именно день майору нужны деньги, и самым вежливым образом простился с ним.

Деньги майора он за границу не перевел, а положил на свой текущий счет. Сумма, которую предстояло сейчас выдать майору, была огромна. Срок можно было отодвинуть на четыре, на шесть недель, но не более. (Почему же он, как было условлено, не внес этих денег в какой-нибудь заграничный банк, что при связях его с финансовым миром за границей не представляло никаких затруднений? Деньги остались на его текущем счету, это было забытое дело, но он о нем не забыл, как не забыл и майор, хотя последний вспоминал об этом с неприятным чувством. Деньги эти были, кроме всего, еще и средством отомстить барону за то, что тот поколебал почву под его ногами. Сначала Юлия, затем — он.)

Карл сидел со своим доверенным над конторскими книгами. Его обдало холодом: приближался срок платежа тетке. В банке он завел общий разговор о кредитах, Карла встретили сдержанно, его отставка в союзе произвела скверное впечатление; здесь уже знали, что при новых правительственных заказах он будет обойден, да и вообще еще неизвестно было, сохранит ли правительство план работ в прежнем объеме, — во всяком случае, банк вынужден действовать осторожно. О всей огромной сумме, нужной Карлу для уплаты майору, нечего было и заговаривать. Тогда Карл распорядился немедленно перевести майору половину означенной суммы и в сопроводительном письме пояснил, что так как операции, связанные с заграницей, требуют времени, то он считал нужным покамест быть к услугам майора, этой суммой. Карл получил большое удовольствие, когда через три дня майор примчался к нему в невероятном волнении — на этот раз на квартиру: он просит Карла ради всего святого, ни письменно, ни устно, не упоминать слово «заграница». Карл извинился — он написал это не подумав. Про себя он радовался: это намек, они себя выдают, они хотят меня связать, вогнать в тупик. Не так это просто, друзья! С плутами я разговариваю по-свойски.

В последнее время Карлу стали невероятно тягостны происходившие у него на дому совещания «решительных личностей». Внешне они ничем не отличались от него, но, глядя на них, становилось страшно. Жестокость звучала в их голосах.

Он стиснул зубы. Он давал деньги на их дело, говорил с ними в прежнем тоне, но не верил ни одному их слову.

Как застигнутое осенним холодом дерево начинает желтеть, сохнуть, терять лист за листом, мертвые листья слетают с него, ветер кружит их, прохожий затаптывает в землю, — точно так же страна теряла магазин за магазином, фабрику за фабрикой, целые отрасли промышленности и не отстаивала их. Ломались толстые сучья и падали на землю вслед за истлевшими листьями. И вот корни поражает гниль, жизненные соки не достигают вершины, застревая в сердцевине дерева.

Срок платежа тетке приближался. Где взять денег? Под гнетом этой мысли Карл находился с того самого дня, как начал борьбу за свой авторитет у Юлии. Тетка все еще жила. А если бы она и умерла, все равно: нашлись бы наследники (какие странные мысли приходят человеку, когда ему грозит опасность: он подумывает даже об убийстве).

Карл начал переговоры с юристом тетки, которому было известно, что Карл ведет процесс за процессом с неисправными должниками, что фирма за фирмой объявляют о своем банкротстве. Карл изворачивался. Еще не все потеряно. Платеж тетке, сопряженный с тяжелыми унижениями в банке, состоялся. Карл чуть не свалился: точно вырезали кусок мяса из живого тела. Когда Карл, с облегчением вдыхая ледяной воздух, вышел из банка на улицу, кишевшую нищими (им-то хорошо!), и открыл дверцы своего автомобиля (я еще еду в собственной машине, я еще нераздельно владею своей фабрикой), он слабо улыбнулся: дорого же мне стоит уважение Юлии. Скоро я буду тем королем, который несет свой меч всаднику-победителю, ожидающему его на вершине холма.