Синтия Д'Апри Суини - Гнездо [litres]

Придя в магазин, Джек поднял роликовые ставни и отпер дверь. Он всю неделю изучал свои товарные описи, пытаясь понять, не припасено ли у него что-то, о чем он забыл, что можно продать, на чем можно выручить немного денег, – и всю дорогу знал, что нет, не припасено. Он знал свой товар наизусть, до последней хрустальной дверной ручки. Когда он находил что-то стоящее – а это бывало часто, у него был наметан глаз, – он точно знал, кому позвонить, чтобы пристроить вещь. Что-то по-настоящему ценное редко задерживалось у Джека в магазине. Прибыльные сделки были сплошь частными операциями со старыми клиентами – дизайнерами, архитекторами и достопочтенными дамами из Верхнего Ист-Сайда. С началом экономического спада этот бизнес большей частью замер. Все понемногу налаживалось, но времени на то, чтобы собрать хотя бы приблизительно ту сумму, которая ему была нужна, уже не было.

Если бы у Джека в телефоне не было фотографии поврежденной скульптуры Родена, он бы подумал, что ему все это привиделось. Отменив визит к Лео и вернувшись домой, он за пару минут за компьютером понял, почему она показалась ему знакомой: это была одна из находок на руинах Всемирного торгового центра, о которой он читал много лет назад. История едва промелькнула среди материалов о разборе завалов – нашли поврежденную отливку «Поцелуя» Родена, а потом она загадочным образом исчезла. Джек обратил на это внимание, потому что у него тогда был очень хороший клиент, коллекционировавший Родена.

Джек не знал, что делать с этой информацией. Можно было, конечно, не делать ничего. Ему на самом деле не было никакого дела до охранника в доме Стефани или до статуи. Он мог бы позвонить кому-нибудь в Музее 11 сентября, который как раз взялись создавать, и дать наводку – анонимно или от своего имени; может быть, назначена награда, может быть, его упомянут в прессе, и это будет хорошо для бизнеса. Или – от этого варианта он пытался (и не мог) отказаться – можно было обратиться к Томми О’Тулу и предложить продать статую за, Джек был уверен, сумму настолько значительную, что Томми не смог бы отказаться. А солидные комиссионные Джека решили бы его нынешние финансовые проблемы, избавили бы его от необходимости ждать, что сделает или чего не сделает Лео.

Он зашел в маленький кабинет в глубине магазина и распечатал фотографии скульптуры с телефона. Джек поспрашивал и выяснил, что его приятель Роберт знает какого-то парня по имени Брюс, тот работает с неоднозначными сделками в области предметов искусства и антиквариата. «Я как-то пользовался его услугами, – сказал Роберт. – Он свое дело знает. Скажешь, что ты мой друг». Спросить не повредит, подумал Джек. Никогда не повредит собрать сведения и знать все возможности. Прежде чем надеть пальто, он достал телефон и карточку, лежавшую в кармане, и набрал номер.

– Привет, – сказал он парню по имени Брюс. – Я друг Роберта. Я еду к вам.

Лео был дома один, сидел у Стефани в крошечной, выходившей во двор комнате на втором этаже, которую приспособил под кабинет, и пытался проработать предложение для Нэйтана; с ним Лео наконец-то сговорился встретиться на следующей неделе.

Голые январские деревья и сбросившие листья кусты за окном открывали полный обзор соседних дворов сбоку и позади дома. Он мог заглянуть прямо в кухню браунстоуна, стоявшего за домом Стефани, с такой же планировкой, только зеркальной; комнаты там были поярче и, может быть, чуть более облезлые. Тощая блондинка в черных джинсах и мешковатом красном свитере раскладывала на тарелке нарезанные фрукты для двух мальчиков, ерзавших и подскакивавших на высоких табуретках возле кухонного острова. Мальчики были одного размера и расцветки, наверное, близнецы. Лео задумался, когда близнецы стали таким же обычным делом, как простуда. Вот дочки Мелоди, он смутно помнил, были счастливой случайностью. Ее, должно быть, бесило, что все вокруг считали, что она как-то лечилась от бесплодия, и не отдавали им с Уолтером должное за то, что два его целеустремленных сперматозоида проникли в две ее деятельные яйцеклетки. Такие вещи ее обычно с ума сводят. Лео смотрел, как один из мальчишек спихнул другого с табуретки и тот пропал из вида, видимо, упал на пол, потому что мать метнулась, нагнулась, а когда распрямилась, мальчик был у нее на руках, обхватил ногами ее талию и зарылся лицом ей в плечо. Лео видел, как вздрагивают его плечи, как мать гладит его по спине и ее губы произносят «шшш, шшш», пока она тихонько его укачивает. В соседнем доме мужчина средних лет ходил по кухне с человеком, похожим на строителя. Строитель указывал на потолочный карниз выдвинутой лентой рулетки, а хозяин дома кивал. А в первом доме между тем мамаша в красном свитере открыла дверь во двор и выбросила фруктовые очистки с тарелки в, предположил Лео, компостный контейнер. Живые картины за домом Стефани казались ему бесконечно увлекательными. Он часами мог сидеть и наблюдать за тем, как разворачивается эта тихая жизнь, американская мечта. Было в этом что-то необъяснимо утешительное. Бруклин понемногу им завладевал.

Хотя по поводу наркотиков и денег Стефани была настроена серьезно (он, в общем, и не употреблял сейчас, и в деньгах не нуждался), с сексом она сдалась без боя. Пока не было света, они почти все время провели в постели раздевшись, исполняя своими телами прежний, знакомый мотив. «Можешь остаться, пока не найдешь жилье», – сказала она через пару дней.

Виктория наконец-то прислала Лео его вещи, не больше десятка коробок; ему было нужно немного. Надо было оставить позади жизнь с Викторией, чтобы понять, насколько эта жизнь была выстроена ей (на его деньги) и насколько он по этому устройству не скучал – и тем более не хотел его воссоздавать. Безжалостно нейтральные тона с вкраплениями темно-коричневого или черного («Как будто живешь в огромном грибе портобелло», – как-то пожаловался он Виктории), аскетичная современная мебель, стерильные металлические итальянские светильники, ее своеобразные (и, как выяснилось, почти ничего не стоившие) пристрастия к творчеству нескольких начинающих-но-все-равно-дико-дорогих художников – Лео с восторгом все это покинул. Кроме желания вернуть себе годы, потраченные на ухаживания за Викторией, ее обретение и сожаления об этом, все, что Лео было от нее нужно, – это кучка личных вещей и несколько коробок со старыми материалами «Спикизи» . Он распаковал необходимую одежду, а остальное убрал в подвал Стефани. Временно, так они говорили.

Когда Стефани впервые упомянула в разговоре с Лео слухи о новом проекте Нэйтана Чаудбери, он сумел сохранить незаинтересованное лицо.

– Точно не знаю, в чем там дело, – сказала Стефани. – Мы были на вечеринке, там было шумно и ужасно жарко, и Нэйтан себя вел, ну, знаешь, как всегда: миллион миль в минуту в семнадцати направлениях. «Настоящие писатели. Дерзкие, но мощные. Умные, но сексуальные. Блестящие, черт возьми».