Синтия Д'Апри Суини - Гнездо [litres]

– Нет, не знаю, – ответила она, рассматривая полку с конфетами.

Они не отставали.

– Ну, может быть, найдете кого-нибудь, кто нам поможет?

Симона повернулась к ним и скрестила руки на груди.

– Нет, не найду, – сказала она. – Потому что я здесь не работаю. Я, как и вы, покупатель.

Даже по меркам Симоны тон у нее был разъяренный.

Сконфуженная пара извинилась.

– Мы просто перепутали, потому что вы без пальто, – объяснила женщина.

– О, я точно знаю, почему вы перепутали, – сказала Симона.

– Эй? – Симона постучала носком ботинка по ботинку Норы, привлекая ее внимание. – Ты понимаешь, что я говорю? Быть чьим-то зеркалом – не твоя работа.

– Понимаю. Я все поняла. Но это не просто кто-то; это и я тоже. Я люблю определения. Люблю быть уверена в том, что понимаю, что происходит.

Симона утешающе обняла Нору за плечи:

– Во мне ты можешь быть уверена.

Нора хотела остаться с ней наедине. Хотела, чтобы можно было пойти куда-то и просто побыть вдвоем. Если бы она рассказала Луизе, что происходит, может, и получилось бы. Возможно, стоило отказаться от этих глупых дней в музее, перестать прятаться.

– Если кто-то станет настаивать на определении, – сказала Симона, – говори, что ты билюбопытна. Все заткнутся, поверь.

Нора представила, как говорит родителям, что « билюбопытна ». Господи. Она точно знала, что скажет Мелоди, и сказала это Симоне:

– Какое-то ненастоящее слово.

– Может быть. А ощущение? – спросила Симона, прижимая Нору к затененной стене в дальнем углу Зала биологического разнообразия. – Как ощущение?

Нора и Луиза постоянно говорили о мальчиках, и Луизе ни разу не приходило в голову, что Нора вообще-то может захотеть поговорить о девочках. В их школе было полно лесбиянок, но они все были такими драматичными лесбиянками с короткими стрижками, в черных ботинках, с татуировками и обильным пирсингом; такие а-вот-вам-всем лесбиянки, державшиеся за руки и обнимавшиеся в машинах на парковке. Были еще девушки, изображавшие лесбиянок, обычно они пытались так флиртовать с парнями: трогали друг друга за волосы, робко целовались в губы, иногда с языком, а потом со смехом отталкивали друг друга и вытирали губы ладонью. Но Луиза знала: то, за чем она застала Нору и Симону, не было ни тем ни другим; ни заявлением, ни модой. То, что она увидела в музейной темноте, было чем-то иным. Страстью.

Если Нора лесби, а они близнецы, это значит, что она тоже лесби? Ей нравились парни, но приходилось признать, что когда она увидела, как Симона целует Нору, как у Норы поднимается и опадает грудь, как рука Симоны скользит по Норе, все ее сознание схлопнулось вокруг одного последнего образа: палец Симоны, гладящий сосок Норы. Но чего она хотела? Чтобы к ней прикоснулся другой человек? Парень? Девушка? Просто кто-то? Оба? Она всегда представляла себя с парнем, но, когда увидела Нору с девушкой, в ней что-то открылось, обозначилась новая возможность, существовавшая благодаря тому, что они были близнецами. В этом и была суть того, что у тебя есть близнец, всеобъемлющая, успокаивающая, сбивающая с толку суть: они были равными частями одного целого, и увидеть, как другая что-то делает, было все равно что сделать это самой.

« Вы – сердцебиение друг друга », – все время повторяла им Мелоди, и Луиза в это верила; ей это не всегда нравилось, но она в это верила. Когда отец учил их ездить на двухколесном велосипеде, Луиза ужасно боялась. Каждый раз, как он отпускал ее велосипед, она чувствовала, как шатается заднее колесо, и от ужаса переставала крутить педали, велосипед замедлялся, вилял, падал, и ей приходилось спрыгивать, освобождаться от вращавшихся спиц и жужжавших педалей.

– Давай Нора попробует, – наконец сказал Уолт.

Настала очередь Норы, Норы, которая всегда была бесстрашнее, всегда проворнее двигалась, и когда Луиза смотрела, как отец бежит рядом с ее велосипедом, а потом отпускает заднее колесо и Нора налегает на педали, все быстрее двигая ногами, придает велосипеду скорость и вес, необходимый, чтобы держаться прямо, она словно сама это делала. Она чувствовала все до мелочей. Наблюдение за тем, как тело Норы что-то делает, давало ей соответствующую мышечную память.

Когда Луиза снова попробовала сесть на велосипед и отец отпустил колесо, она просто полетела.

« Женщина. Бегаю. Литературный агент. Одинокая ». Стефани перечитала свой список – четыре понятия, которые поспешно набросала, чтобы описать себя собравшимся, большей частью незнакомцам.

– Не задумывайтесь, – сказала Шерил, жизнерадостная женщина, проводившая тимбилдинг. – Запишите первые четыре понятия, которые придут вам в голову. Никаких правок первого импульса и никаких должностей.

Стефани вычеркнула «литературного агента » и вписала вместо него «читателя», что в любом случае было точнее: этим она должна была бы заниматься целый день, но на это у нее на самом деле не хватало времени, кроме как по вечерам и выходным. Ее немного покоробило то, что она написала «одинокая »; удивительно, что это слово явилось из рыхлого ила ее лишенного кофеина подсознания. Уже четыре дня назад она тайком поменяла кофейные зерна на бескофеиновые (Лео даже не заметил), и теперь ее клонило в сон, как будто ее мозг большую часть утра был приспущен. Но она никогда не думала о себе как об « одинокой ». Она еще раз перечитала список, подумала, не вычеркнуть ли « одинокую », не заменить ли на что-то другое («жительница Нью-Йорка»? «кулинар»? «садовница»?), но это было бы жульничеством, да и все остальные за столом уже, похоже, закончили.

Стефани очень хотела, чтобы этот день закончился, первый из трех раздражающих, но обязательных дней ориентации сотрудников. Корпорация, которой она продала свое агентство, левиафан со штаб-квартирой в Лос-Анджелесе, представляющий индустрию развлечений – кино, телевидение, музыку – и искавший спеца по литературе в нью-йоркский офис, настояла на обучении. Стефани знала, что это лишь первое из множества раздражений, которые ей придется претерпеть после того, как она столько лет управляла своей конторой с любимыми, пусть и не от мира сего, сотрудниками. Она пыталась быть терпеливой, но все это было полным бредом – айсбрейкинг, групповая динамика и семинары по сексуальному харассменту. Какое отношение все это имело к ней или ее сотрудникам? Они уже умели вместе работать и делали это хорошо, потому что всех и каждого Стефани отбирала вручную за особые интеллектуальные таланты, за разборчивость и, самое главное, за их способность сработаться с ней.

Шерил (представившаяся как консультант по человеческому капиталу, что вызвало первый за утро смешок у Стефани и ее давней помощницы Пилар) прогоняла их через второй айсбрейкинг за утро. Первый прошел хорошо. Это была старая добрая классика, «Две правды и ложь». Стефани уже проходила это несколько раз, на конференциях и собраниях, когда всем приходилось по очереди вставать и зачитывать три утверждения о себе: два правдивых и одно ложное, а остальные должны были догадаться, где что. Стефани всегда говорила одно и то же.