Шанель Клитон - Когда мы покинули Кубу

– Работаете? А по-моему, Кеннеди гораздо интереснее другие проблемы. Насколько мне известно, семьи пленных – и те делают больше, чем американское правительство, которое все это инициировало.

– Джек не может думать только о Кубе. Ты себе не представляешь, сколько всего на него навалилось. А этот план, кстати, был пущен в ход до того, как он стал президентом. Операция в заливе Свиней – детище ЦРУ. В частности, твоего мистера Дуайера.

– Он не мой.

– Разве? Ты часть моей жизни, Беатрис. Неужели ты думаешь, что я могу о тебе не беспокоиться?

– Не веди себя со мной, как с очередной проблемой, которую ты должен решить. С глупой женщиной, за которой нужно присматривать.

– Я никогда ничего подобного не говорил.

– Но я чувствую себя именно так! Как будто мы не можем быть равными друг другу, потому что я женщина, а ты мужчина.

– Глупости! Это тут вообще ни при чем. Ты сама понимаешь. Просто я беспокоюсь о тебе. Постоянно. Ты думаешь, ты можешь одолеть Фиделя, но он тебе не по зубам.

– А Эдуардо считал, что по зубам.

– Вот, значит, в ком дело? В Эдуардо?

– Он в тюрьме. Он сражался за нашу страну. Он мне как член семьи. Каким бы другом я была, если бы не вспоминала о нем?

– Я не против вашей дружбы, но не делай вид, что вы только друзья.

– Его приговорили к тридцати годам тюрьмы. Полагаю, ему сейчас не до романтики.

– А когда его выпустят? Он опять потянет тебя за собой?

– Нельзя ревновать к тому, кто сидит в тюрьме!

– Это не ревность, это тревога. За некоторыми беженцами с Кубы пристально наблюдают по причине их подозрительной активности на территории Соединенных Штатов. Эдуардо был в этих списках. Он связан с контрабандистами, которые ввозили в нашу страну оружие и взрывчатые вещества. Поговаривают, что эта группа планировала устроить в США несколько терактов и перевести стрелки на сторонников Кастро, чтобы таким образом нас пришпорить. Эдуардо был в гуще всего этого и может попытаться втянуть тебя, чего я, разумеется, не хочу.

Слова Ника не слишком удивляют меня, ведь я помню, как мы с Эдуардо ездили ночью за динамитом.

– ЦРУ ему доверяет, – возражаю я.

Ник смеется.

– ЦРУ не доверяет никому. Они используют Эдуардо, потому что у него есть связи, но при этом, уж будь уверена, следят за ним. И за тобой тоже.

– К чему ты все это говоришь? По-твоему, если он боролся за нашу страну, ему лучше там и оставаться?

– Нет, конечно. Просто я предпочел бы, чтобы он держался от нас подальше.

– Он был лучшим другом моего брата. Он сам мне как брат, мы выросли вместе.

– Знаю. Ты умеешь быть преданной, и я это ценю, но он твоей преданности не заслуживает. Он постоянно подставляет тебя под удар. Поэтому да, я с тревогой думаю о том, что будет, когда пленных выпустят. Когда он вернется в твою жизнь. – Немного помолчав, Ник продолжает: – Мы никогда об этом не говорили, но давай будем честными. Ты прилетела со мной сюда, потому что тебе пришлось уехать из Лондона, потому что мир был на грани катастрофы и потому что мы оба не могли ясно мыслить. Теперь все это позади. Так как мы будем жить дальше?

– Не знаю. На днях я говорила с Элизой. Она звала меня домой, говорила, что скучает.

– Ты бы хотела поехать в Палм-Бич?

– Только если с тобой.

В декабре, к началу сезона, мы возвращаемся в Палм-Бич. Ник отпирает свой огромный особняк, который я всегда воспринимала как наш общий дом. Полтора года он стоял закрытый. Все в нем осталось так, как я запомнила. Это своего рода музей наших отношений. Даже мои старые вещи по-прежнему висят в шкафу и лежат в комоде. Я благодарна Нику за то, что, пока я отсутствовала, он не пытался стереть меня из памяти. Значит, я занимаю важное место в его жизни и в его сердце.

Теперь, когда кризис позади, городок снова наводнили высокопоставленные лица, Уорт-Эвенью запестрел платьями от Лилли Пулитцер. Советскую агрессию удалось, по крайней мере на какое-то время, сдержать, и общество снова хочет развлечений: ужинов в «Та-бу» и обедов в гольф-клубе «Семинол».

Ник постоянно мотается в Вашингтон, а я, пока его нет, провожу время с сестрами. Восстановить привычное общение оказалось гораздо проще, чем я ожидала. С замужней Изабеллой мы встретились как ни в чем не бывало, хотя прошло столько времени. О свадьбе, на которую я даже не получила приглашения, мы обе стараемся не вспоминать. Что касается родителей, то с ними мы исполняем танец вежливого игнорирования и избегания друг друга, и получается у нас на удивление хорошо. С Марией я вижусь в гостях у Элизы и Изабеллы. Когда я не с сестрами, то загораю на веранде дома Ника. Все это – новый вариант моей старой жизни. За несколько дней до Рождества Ник возвращается из Вашингтона, и мы проводим большую часть его каникул, сидя в обнимку перед наряженной елкой с горой подарков, которые мы приготовили друг для друга. Семейный уют снова и утешает, и пугает меня.

– Когда-нибудь мы поедем на Рождество в Коннектикут, – мечтательно говорит Ник, накручивая на палец прядку моих волос.

– Разве там в это время не холодно? – спрашиваю я, хотя холод – не единственное, что меня смущает.

Ник смеется.

– Вот уж не поверю, что ты боишься мороза! Да, там холодно, зато все покрывается снегом. Хотя бы раз в жизни ты должна увидеть белое Рождество.

Доведется ли нам еще раз встретить этот праздник вместе? Мне страшно загадывать. Дуайер пока молчит, но я чувствую, что это до поры до времени. День моей встречи с Фиделем как будто бы уже обведен карандашом у меня в календаре. Мое будущее решено.

На само Рождество Ник едет к своей семье, а я беру одну из его машин и отправляюсь в Майами, в Корал-Гейблз, к Элизе. Она устраивает у себя большой праздник – в том числе чтобы отметить завершение переговоров между Кубой и Соединенными Штатами.

Мы с Ником об этом не говорили, но я еду к сестре еще и потому, что Фидель наконец-то отпустил пленных. Эдуардо возвращается.

Я стою у Элизы в гостиной и разглядываю мишуру на елке. Вдруг знакомый голос, которого я давно не слышала, произносит мое имя:

– Беатрис!

Эдуардо делает шаг мне навстречу, потом еще один. Он хромает. К тому же осунулся. Но в целом выглядит гораздо лучше, чем я ожидала. Мой отец вернулся из тюрьмы тоже с таким же опустошенным взглядом, хотя пробыл в заключении всего лишь около недели. А Эдуардо восемнадцать месяцев.

Если не считать потери веса, то он не сильно изменился с нашей последней встречи. По-прежнему красив. По-прежнему Эдуардо.

Я сглатываю слезы, стоящие комом у меня в горле.

Тяжесть направленных на нас любопытных взглядов давит. Слыша шепоток, пробегающий по гостиной, я краснею. У меня дурная слава. Будучи любовницей известного политика, по слухам, я еще и состою в связи с одним из участников операции в заливе Свиней. К завтрашнему дню сплетни о нас разлетятся по всему городу.