Джеймс Макбрайд - Дьякон Кинг-Конг

Он спустился, чтобы забрать бренди с нижней ступеньки. Стоило потянуться, как кто-то опрокинул бутылку ногой, и та покатилась во двор, в самую гущу драки — не разбившись, но закружившись на боку и замерев в паре метров от Пиджака. Он последовал за ней, забредая вглубь толпы. Но как только поднял руку, бутылку снова пнули, и она скользнула между ног сестры Биллингс и молодой беременной матери, которые так и не расцепились, как их ни пытались развести Доминик и жених девушки. Пиджак последовал за бутылкой, только чтобы увидеть, как ее пнули вновь. В этот раз она проследовала по скачущей и вертлявой траектории, прежде чем скользнуть за ноги Сосиски и Кельвина из гортранспорта и там чудесным, мучительным образом замедлиться, вращаясь, между ног двух теток, которые мутузили друг друга, чертыхались и грозились сорвать друг с друга парики.

Бутылка все кружила и кружила у них под ногами, пока наконец неторопливо не замерла.

Пиджак присел, подхватил ее и уже хотел было откупорить, когда внезапно ее вырвали из рук.

— Это отрава белого человека, мистер Пиджак, — спокойно сказал Суп. — Нам здесь такого больше не надобно.

И небрежно кинул бутылку через плечо, прочь от людей.

В детстве Суп как бейсболист не отличался особым мастерством. Зато как у великана у него имелась сила. Несколько пар глаз проследили за бутылкой, которая описала долгую, затянутую дугу в небе, недолго кувыркалась на пике, достигнув высокой-высокой вершины, а потом свалилась обратно на землю в длинном, ленивом, безумном штопоре — стукнув Эрла, подручного убийцу Банча, прямо в лобешник.

Удивительно, но, срикошетив от головы Эрла, бутылка осталась цела и разбилась вдребезги, только когда упала на тротуар. Рядом мешком повалился Эрл.

Звон битого стекла и зрелище упавшего человека остудило всех. Потасовка и возня затихли, и люди поспешили собраться вокруг распростертого в нокауте Эрла.

В отдалении послышалась полицейская сирена.

— Доигрались, — угрюмо сказал Хоакин.

Все тут же осознали масштаб кризиса. Квартиру Хоакина подвергнут обыску. Его арестуют на дни, недели, а то и месяцы. Значит, никакой лотереи. Хуже того — Суп на УДО. Чуть что — и обратно в кутузку. Как жесток этот мир!

— Все кыш отседа, — спокойно сказала сестра Го. — Я обо всем позабочусь.

— Я тоже остаюсь, — сказал Доминик. — Это я виноват. Я разволновал Бам-Бам.

— Меня не разволновать ни одному мужику, Доминик Лефлер, — огрызнулась сестра Биллингс. — Я свой коктейль могу взволновать и без мужика!

— Смотря какая соломинка и какой мужик, — ответил Доминик с улыбкой. — Я Гаитянская Сенсация — с ударением на «сенсации».

— Нечего мне тут зубы сладко заговаривать, мистер! Я знаю, что тебе бы только потрепаться!

Доминик пожал плечами, словно говорил: «Что тут скажешь?»

— Только время тратим, — сказала сестра Го. Обернулась к толпе. — Пошевеливайтесь все, — рявкнула она. Повернулась к Кельвину из кассы метро: — Кельвин, вы с Супом оставайтесь. И ты, Изи, — а остальным сказала: — Живо. Брысь.

Толпа рассосалась. Большинство попрятались по домам или поспешили на работу. Но не все. Пиджак и Сосиска вернулись на крыльцо, где торопливо собирали манатки Хоакин и Los Soñadores. Сосиска кивнул на группу.

— А будь они «О’Джейс», ничего бы не случилось, — сказал он.

— Это все бонго, — согласился Пиджак, качая головой. — Никогда не любил бонго.

— Будешь рассиживаться тут, пока не арестуют? — поинтересовался Сосиска.

— Мне бы надо на работу.

— Давай по маленькой перед уходом, — сказал Сосиска. — У меня в мастерской остался «Конг». Зайдем через заднюю дверь и срежем по угольному туннелю под тридцать четвертым корпусом. Так и попадем в девятый.

— А я думал, тот угольный туннель закрыт.

— Если ты кочегар, то нет.

Пиджак ухмыльнулся.

— Черт подери, а ты гусь что надо, Сосиска. Ну, потопали.

Оба исчезли внутри. Оглянувшись, Сосиска заметил, как Суп взвалил Эрла на плечо и потрусил со двора. Когда спустя несколько минут подкатили копы, на дворе уже было безлюдно.

Через двадцать минут Эрл пришел в себя и обнаружил, что лежит на скамейке на перроне станции Сильвер-стрит. С одной стороны сидел самый здоровый пуэрториканец, которого он видел в жизни, а с другой — очаровательная негритянка в церковной шляпке. Он ощупал голову. Прилетело по тому же самому месту, куда несколько дней назад попало внезапным бейсбольным мячом. Шишка выросла размером с Милуоки.

— Что случилось? — спросил он хрипло.

— Тебя ударило по голове бутылкой, — сказала негритянка.

— А почему одежда мокрая?

— Мы окатили тебя водой, чтобы разбудить.

Эрл пошарил в кармане в поисках ножа. Пропал. Тут он заметил рукоятку ножа, торчащую из кулака пуэрто-риканского великана с рожей страшной, как у трупа. Ножик, осознал Эрл, этому охренительному латиноамериканскому шкафу — что перышко, только пощекочет. Эрл снова нервно оглядел перрон. Совершенно пусто.

— А где все? — спросил он.

— В документах из твоего кармана мы прочитали, что ты с Гейтс-авеню в Бед-Стее, — сказала негритянка. — Так что сажаем тебя на поезд в ту сторону.

Эрл начал было материться, но глянул на великана, который в ответ безотрывно буравил его взглядом.

— Кажется мне, — начала негритянка, — ты смахиваешь на проповедника из Бед-Стея, которого я одно время знала. Преподобный Харрис из баптистской церкви Авен-Езера. Славный человек, тот преподобный. Умер несколько лет назад. Ты с ним, часом, не в родстве?

Эрл промолчал.

— Добрый человек, этот преподобный Харрис, — повторила она. — Всю жизнь трудился. Если не путаю, работал уборщиком в Университете Лонг-Айленда. Припоминаю, когда моя церковь навещала авен-езерскую, у преподобного Харриса подрастал сын твоей наружности. Конечно, это когда все было. Мне уже сорок восемь. Ничего толком не помню.

Эрл продолжал молчать.

— Что ж, приношу извинения за любые недоразумения, что приключились с тобой в Козе, — сказала она. — Мы увидели по твоим документам, откуда ты, и, будучи богобоязненными людьми, принесли тебя сюда, чтобы отправить домой без хлопот с полицией. В Козе мы присматриваем за гостями. — Она недолго помолчала, потом добавила: — И за своими тоже присматриваем.

Она позволила Эрлу осмыслить сказанное, потом встала. Кивнула великану. Эрл с трепетом наблюдал, как поднимался хладнокровный амбал в опрятном костюме, галстуке-бабочке и свежей беленькой рубашке — член грозной и уважаемой «Нации ислама», как теперь стало ясно. Он все поднимался и поднимался, раскладываясь, словно живая гармошка, по-прежнему сжимая в великанском кулаке ножик. Когда он выпрямился во весь рост, макушка едва ли не задевала лампы станции. Великан разомкнул ладонь и двумя мясистыми пальцами бережно переложил ножик на скамейку рядом с Эрлом.