Джеймс Макбрайд - Дьякон Кинг-Конг

— Если не справляетесь, — сказал он с огоньком в глазах, — я могу завязать за вас.

От фразочки, сказанной с напевностью ирландского акцента, сестра зарделась и тут же заметила, что на пороге церкви стоит мисс Изи и смотрит в их сторону.

— Что вас сюда привело? — быстро спросила сестра Го. Снова глянула на мисс Изи, которую, к счастью, позвал из подвала Доминик. — Только лучше поскорей. Моя подруга Изи, — она кивнула на ее спину, — что называется, ходячие новости.

— Сплетница?

— Я бы не назвала это сплетнями. В нашем районе все знают о чужих делах, так зачем выдумывать клички? Это новости, как их ни назови.

Катоха кивнул и вздохнул.

— Потому-то я и приехал. У меня есть кое-какие…

— Неужели?

— Мы арестовали одного молодчика. По имени Эрл. Мы знаем, что ты его знаешь.

Ее улыбка пропала.

— Откуда?

— Мы вас видели. Мы… один из наших… проследил за вами. После потасовки во дворе на прошлой неделе.

— То есть после праздника в честь Супа?

— Как это ни назови, к тебе — э-э, без моего ведома — приставили человека. Он видел, как вы и огромный здоровяк выносите Эрла из жилпроекта на станцию Сильвер-стрит. Видел, что там произошло, как вы закрыли турникеты, потолковали с Эрлом по душам и отправили своей дорогой. Мне жаль, но это нарушение транспортных норм. Причем немаленькое — закрыть целую станцию метро.

Сестра Го, вспомнив Кельвина в будке, почувствовала, как кровь приливает к ее лицу.

— Это все я придумала. Это я вынудила Кельвина. Всего-то на десять минуток. Пока поезд не подошел. Не хочу, чтобы его уволили с работы по моей глупости.

— Что вы планировали?

— Я не собиралась бросать его на рельсы, если ты об этом.

— А что собирались делать?

— Я хотела, чтобы он скрылся из Коза, и спровадила. Можете вернуться с этим в участок или передать судье. Или я сама скажу судье. Этот тип кого-то выслеживал. Скорее всего, Пиджака. За этим сюда и приехал. Мне сказали, что его видели в Козе не в первый раз. Мы хотели его шугануть.

— Почему не заявили в полицию?

Она фыркнула.

— Приходить на праздник во дворе — не преступление. Кто-то бросил бутылку и по случайности угодил ему в голову. Я говорю только то, что угодно Богу. Правду. Так все и было. Когда он пришел в себя, был как в тумане. По воле Божьей эта штуковина его не прибила, только лишила сознания. Я так решила, что, опамятовавшись, он начнет махать кулаками. Вот и попросила Супа отнести его на станцию, а Кельвину сказала закрыть турникеты до первого поезда. Я не хотела, чтобы кто-нибудь пострадал. Больше ничего не было.

— Это называется самосуд.

— Называй как угодно. Что сделано, то сделано.

— Надо было вызвать нас.

— Зачем звать полицию всякий раз, как мы закатываем простой праздник? Вы за нами не приглядываете. Вы за нами надзираете . Что-то я не вижу, чтоб вы стояли над душой у белых в Парк-Слоупе, когда они проводят свои районные праздники. Мы просто радовались за беднягу Супа, который сел в тюрьму мальчиком, а вышел мужчиной. И ого-го каким мужчиной, я бы сказала. Где ему теперь искать работу, с его-то размерами? Суп и мухи не обидит. Знаете, когда он был крошкой, он боялся выходить из дома. Целыми днями сидел в четырех стенах и смотрел телевизор. «Капитана Кенгуру», «Мистера Роджерса» и тому подобное.

— Передачи для детишек?

— Смотрел их с самого детства. Теперь он мусульманин. Можете себе представить? Трудились мы здесь над ним, трудились… — Она кивнула на церковь, потом пожала плечами. — Что ж… главное, чтобы так или иначе в его жизни был Бог. — Она оттолкнулась от косилки и рассеянно скосила пару стеблей на растресканной сухой почве у своих ног.

— Итак, три человека: вы, любитель передач для детишек и мужик из будки — перекрыли станцию, — сказал Катоха.

Сестра Го бросила срезать сорняки и посмотрела на него — выражение ее лица стало слегка рассерженным, с каким она встретила его в первый раз. Она заметила, как его взгляд спрятался и метнулся к земле. Не стыд ли она видела в глазах? И не поймешь.

— Я закрыла станцию. Я одна.

Катоха снял фуражку, вытер лоб рукавом и вернул ее на голову. Сестра Го пристально следила за ним. Каждое движение, по ее наблюдению, выдавало человека, который пытается обуздать чувства. Он не выглядел рассерженным. Или даже разочарованным. Скорее он словно обрек себя на какую-то немую печаль, которая притягивала ее, вопреки воле сестры Го, ибо ту печаль сестра Го знала не понаслышке. Ее слегка тревожила эта общность, но в то же время дико и почти устрашающе будоражила. Она и позабыла такое чувство. После тридцати одного года в браке, из которых пять последних были немым страданием с нечастыми проблесками крошечной, почти незаметной, бесполезной приязни, она почувствовала, как встряхнулась и пробудилась какая-то ее частица, считавшаяся давно погибшей.

— Станцию? Про станцию я знать не хочу, — сказал он. — И участок не хочет. И транспортное управление. Об этом я позаботился. Но этого типа Эрла мы арестовали — я арестовал, — и об этом уже следует знать тебе .

— Почему?

— Он… подозреваемый.

— Как и многие.

— Ладно. Он не просто подозреваемый. Он не торчок. Он, что называется, костолом. И притом умный. Вышибает тут и там зубы. Но сейчас он не проблема. Волноваться нечего. У нас на него заведено дело. Мы с ним работаем — или это он работает с нами. Это все, что я могу тебе сообщить. Это между нами. Так что можете больше не волноваться, что он вернется. Но вот тот, на кого он работает. Его мы не взяли, и о нем волноваться стоит .

— При чем тут Пиджак?

— Сколько мне еще повторять? Этот ваш разжег что-то крупное. Я не знаю, хотел ли он этого. Более того, я уверен, что ничего он не хотел. Но теперь ему предстоит расхлебывать. Назревает нарковойна. Вам в церкви или этому вашему не захочется оказаться в ее гуще. Эти наркобароны — другой породы. Они не играют по правилам, как старые бандиты. Не пожимают руки, нет негласных уговоров или послаблений. Под угрозой все. Нет ничего святого. На кону слишком большие деньги.

— При чем тут мы?

— Я уже говорил. Сдайте этого вашего и не высовывайтесь. Держитесь тихо. Мы его защитим.

Сестре Го стало жарко. Она взглянула на небо, прищурилась, потом подняла длинную, красивую коричневую руку, чтобы прикрыть глаза, и всмотрелась в Катоху.

— Я тут сейчас растаю. Можем зайти в тенек?

А показалось, будто она пригласила его на пляж, или купаться, или расслабиться в библиотеке с прохладным кондиционером, посидеть да почитать ирландские стихи — его любимые, простенькие, «Символы Айри» или «Дневники Хамфри», которые любила и читала ему бабушка.

Она прошла мимо него, пробрела через сорняки за здание церкви, скрывшись из виду за боковой дверью, где разгружали стулья Доминик, Бам-Бам и мисс Изи. Он следовал за ней, разглядывая статную фигуру под платьем. В тени старой постройки — здания из шлакоблока на фундаменте из красных кирпичей — она прислонилась спиной к стене под выцветшим изображением распростершего руки Иисуса, выставила ногу, обнажив золотисто-коричневое колено. Он стоял лицом к ней, на самой кромке тени, сцепив перед собой руки, потирая друг о друга большие пальцы и стараясь не глазеть. От всего, что она делала, осознал Катоха, от каждого ее движения — нежных изгибов шеи и губ, от того, как она оперлась о стену и отирала лоб длинной рукой с нежной, шелковой плавностью, — ему хотелось упасть на колени.