Пип Уильямс - Потерянные слова

— «Этот мальчик был большой бездельник и озорник», — прочитал папа цитату, которую он только что вытащил из конверта.

— Я тоже бездельник и озорник? — спросила я.

— Иногда, — ответил папа, пощекотав меня.

Мне стало интересно, кто этот мальчик, и папа показал, что было написано сверху на листочке.

— «Волшебная лампа Аладдина», — прочитал он.

Когда пришли другие работники, я скользнула под сортировочный стол.

— Сиди тихо как мышка и не мешай, — велел папа.

Прятаться под столом было совсем не сложно.

Вечером я сидела у папы на коленях возле растопленного камина, и мы читали «Волшебную лампу Аладдина». Папа сказал, что эта сказка очень старая. Она была про мальчика из Китая. Я спросила, есть ли еще похожие сказки, и папа ответил, что их целая тысяча. Я никогда раньше не слышала подобных историй, не была в таких местах и не знала этих людей. Я оглядела Скрипторий и представила его лампой джинна. Он тоже был неприметным снаружи и полным чудес внутри. Некоторые вещи нам кажутся другими, не такими, какие они есть на самом деле.

На следующий день я стала просить папу прочитать мне еще одну сказку, забыв, что нужно сидеть тихо, как мышь.

— Бездельницу могут выгнать отсюда, — предупредил папа, и я представила, что меня отправили в пещеру Аладдина. Остаток дня я просидела под сортировочным столом, где меня в конце концов и нашло маленькое сокровище.

Это был листочек со словом, который слетел с края стола. Пока он медленно приземлялся, я решила спасти его и самой отнести доктору Мюррею.

Я наблюдала за ним. Листочек долго кружился, подхваченный невидимым потоком воздуха, и я ждала, когда же он упадет на пыльный пол, но этого не случилось. Он парил, как птица, и, почти приземлившись, перекувыркнулся в воздухе, словно по велению джинна. Каково же было мое удивление, когда он упал мне прямо на колени.

Листочек лежал в складках моего платья, как звезда, упавшая с неба. Я не осмеливалась к нему прикоснуться. Трогать листочки со словами мне разрешалось только в присутствии папы. Я хотела позвать его, но не смогла вымолвить ни слова. Так и сидела с листком на коленях, сгорая от желания прикоснуться к нему. Что это за слово? Кто уронил его? Никто за ним так и не наклонился.

Наконец я взяла листок, стараясь не помять его серебристые крылышки, и поднесла к глазам. В полумраке моего укрытия читать было сложно, и я переползла туда, где в просвете между двумя стульями сверкали пылинки.

Я поднесла листочек к свету. Черные чернила на белой бумаге. Восемь букв. Первая — B, похожая на бабочку. Остальные буквы я проговорила, как учил папа: O — круглая, как апельсин, N — от слова night , D — от слова dog , M — это доктор Мюррей, A — от слова apple , I — от слова ink , D — снова dog . Буквы я произносила шепотом. Первая часть сложилась легко: bond . Вторая часть не сразу получилась, но потом я вспомнила, как A и I читаются вместе. Maid .

Это слово — bondmaid [1] Невольница. Здесь и далее перевод с английского, если не указано иное. . Под ним, как клубок ниток, переплетались другие слова. Я не смогла понять, были ли они цитатой, присланной по почте, или их написал кто-то из помощников доктора Мюррея. Папа говорил, что они часами сидят в Скриптории для того, чтобы разобрать каждое новое слово и внести его в Словарь. Эта работа была важной еще и потому, что давала мне возможность обучаться, питаться три раза в день и становиться прекрасной молодой леди. Все эти слова, сказал он, были для меня.

— Вы каждое слово внесете в Словарь? — спросила я однажды.

— Нет, некоторые пропустим, — ответил папа.

— Почему?

Он задумался.

— Они просто недостаточно значимые.

Я нахмурилась.

— Слишком мало людей написало о них доктору Мюррею, — пояснил папа.

— А что случается с пропущенными словами?

— Они возвращаются в ячейки. И если информации о них недостаточно, мы потом выбрасываем листочки.

— Но ведь слова могут забыться, если не попадут в Словарь.

Папа склонил голову набок и посмотрел на меня так, будто я сказала что-то важное.

— Да, могут.

Так я выяснила, как выбрасывают слова, поэтому аккуратно сложила bondmaid и спрятала в карман платья.

Секунду спустя под стол заглянул папа.

— Ну, беги, Эсме! Лиззи ждет тебя.

Я посмотрела сквозь все ножки — стульев, столов, людей — и увидела юную служанку Мюррея. Она стояла в проеме двери. Длинное платье было туго повязано на поясе, но сверху и снизу все равно оставалось слишком много ткани. Лиззи жаловалась мне, что ей еще расти и расти, пока платье станет впору. Когда я смотрела на нее снизу вверх из-под стола, мне казалось, что она одета в маскарадный костюм. Я проползла между всеми ножками и бросилась к ней.

— В следующий раз заходи и ищи меня. Так веселее! — предложила я ей.

— Там мне не место, — она взяла меня за руку и повела к большому ясеню.

— А где твое место?

Она нахмурилась и пожала плечами.

— Наверное, в комнате наверху. На кухне, когда я помогаю миссис Баллард, а когда не надо помогать, то и там мне не место. В церкви Святой Марии Магдалины по воскресеньям.

— И это все?

— Еще в саду, когда я за тобой присматриваю, чтобы мы не путались под ногами у миссис Би. И все чаще и чаще на Крытом рынке, потому что у нее болят колени.

— Ты всегда жила в Саннисайде? — спросила я.

— Нет, не всегда, — Лиззи взглянула на меня, и я заметила, что ее улыбка исчезла.

— А где ты была?

— С матушкой и со всеми нашими малявками.

— Кто такие малявки?

— Дети.

— Как я?

— Как ты, Эссимей.

— Они умерли?

— Только матушка умерла, а малышей забрали. Не знаю куда. Они были слишком маленькие для прислуживания.

— Что такое прислуживание?

— Ты перестанешь задавать свои вопросы? — Лиззи подхватила меня под мышки и стала кружить до тех пор, пока у нас обеих не закружилась голова и мы не упали на траву.

— А где мое место? — спросила я, переведя дух.

— Я думаю, в Скриппи, с твоим отцом. В саду, в моей комнате и на табурете в кухне.

— А дома?

— И дома, конечно. Хотя, мне кажется, ты проводишь больше времени здесь, чем там.

— Но у меня нет воскресного места, как у тебя, — сказала я.

— И у тебя есть, — Лиззи снова нахмурилась. — В церкви Святого Варнавы.

— Мы туда редко ходим. Папа всегда приносит с собой какую-нибудь книжку. Поставит ее перед псалмами и читает, вместо того чтобы петь. — Я рассмеялась, вспомнив, как папа беззвучно открывает и закрывает рот, подражая прихожанам.

— Ничего смешного, Эссимей! — Лиззи нащупала крестик, который носила под одеждой. Я испугалась, что она подумает о папе плохо.

— Это потому, что Лили умерла, — объяснила я.

Хмурое лицо Лиззи стало грустным, и это мне тоже не понравилось.