Пип Уильямс - Потерянные слова

— Ложись обратно, моя милая.

Это была Сара. Она все еще находилась рядом. С яркими веснушками и смотрящими на меня глазами.

— Я хочу подержать его.

— Ее, — сказала Сара.

«Ее», — подумала я.

— Я хочу подержать Ее.

NURSE

Для женщин: нянчить, кормить грудью или иным образом заботиться о младенце или просто оберегать его.

Они все были рядом: Дитте и Бет, Сара и акушерка. Они смотрели, как я нянчу. Они слышали Ее чмоканье, как и я слышала Ее чмоканье, но они не могли почувствовать, с какой силой Она сосет грудь, и не могли почувствовать Ее тяжесть, которую я ощущала у себя на животе. Они не замечали Ее запах. Целых полчаса единственным звуком в комнате было ее тихое сопение. Никто не высказал вслух свои страхи и надежды.

— Плакать вполне естественно, — сказала акушерка.

И как долго я уже плачу?

Сколько раз я Ее нянчила? Я не смогла посчитать, хоть и хотела. Время стало безразмерным, и границы между сном и бодрствованием размылись. Они по очереди сидели с нами, никогда не оставляя нас вдвоем. Мне хотелось уткнуться в теплое местечко у Нее за ушком и вдохнуть Ее запах. «Такая сладкая, что хочется съесть», — думала я. Хотелось раздеть Ее и рассмотреть каждую складочку, расцеловать Ее с головы до ножек и вдохнуть свою любовь в каждую клеточку Ее кожи.

Прошло несколько недель, а я так ничего и не сделала, что хотела.

Сара сидела на кровати, и ее рука, усыпанная веснушками, гладила золотой пушок на голове нашей малышки.

— Ты можешь изменить свое решение.

Я думала об этом сотни раз.

— Тогда не только я должна передумать, — сказала я.

Сара это понимала. В ее взгляде я прочла и радость, и жалость. Я думаю, она обрадовалась тому, что я сказала это вслух. Отвернувшись от меня, Сара дольше обычного складывала чистую пеленку.

— Можно мне ее забрать? — спросила она.

Я не смогла придумать, что ответить. Посмотрев вниз, я заметила молоко в уголках Ее ротика. Я шевельнулась, и молоко медленно потекло у Нее по подбородку. Я чувствовала Ее вес, она стала тяжелее с тех пор, когда я взяла Ее первый раз. В мире не было слов, которые могли бы описать Ее красоту.

Ни одного. Никогда не будет слов, достойных Ее.

Я отдала Ее. Несколько месяцев спустя Сара и Филип переехали в Южную Австралию.

Словам не было конца. Не было конца их значениям и способам использования. История происхождения некоторых слов уходила корнями в такое далекое прошлое, что наше современное понимание их было не более чем отголоском и искажением. Раньше я думала, что все наоборот, что старинные слова были неуклюжими набросками того, чем они станут в будущем, а современные слова, которые мы используем в наше время, являются истинными и совершенными. Потом я поняла: все, что следует после первоначального произнесения, — это искажение.

Я уже забыла точную форму Ее ушей и неповторимую голубизну Ее глаз. Их цвет изменился за то время, когда я нянчила Ее, и, возможно, сейчас они стали еще темнее. Каждую ночь во сне я слышала Ее плач, просыпалась и понимала, что никогда не услышу ни одного слова, которое Она произнесет своим мелодичным голоском. Когда я брала Ее на руки, Она казалась совершенством. Истинным совершенством. Ее кожа, Ее запах, причмокивания во время кормления были тоже настоящими — такими, какие и должны быть. Она была для меня понятна.

С каждым рассветом я воскрешала в памяти Ее образ. Сначала прозрачные ноготки на крошечных пальцах, затем я продвигалась дальше к пухлым ручкам и ножкам, потом — к кремовой коже лица и, наконец, к чуть заметным золотым ресничкам. Мне все труднее было вспоминать мелкие детали, и я поняла, что за дни, месяцы и годы Ее образ исчезнет из моей памяти.

Lie-child. Так назвала Ее акушерка. В Словаре этого слова не было. Я посмотрела в ячейках: к заглавному листочку были прикреплены еще пять. В них я нашла определение: ребенок, рожденный вне брака; бастард. На заглавном листочке сделали пометку: «То же самое, что дитя любви, — не включать в Словарь».

Но так ли это? Разве я любила Билла? Разве я скучала по нему?

Нет, я просто переспала с ним.

Но я любила Ее. Я скучала по Ней.

К Ней не подходило ни одно из тех слов, которые я нашла, и в конце концов я перестала искать.

Я работала. Сидя за столом в Скриптории, я заполняла пространство своего разума другими словами.

20 сентября 1907

Дорогой Гарри!

Среди новостей о Словаре и жизни Скриппи, описанных тобой, было несколько слов, которые меня встревожили. Преувеличивать не в твоем духе, и, на мой взгляд, ты также не склонен к оптимизму, особенно когда для этого нет оснований, поэтому я могу предположить, что твое беспокойство об Эсме вполне уместно.

Я слышала о таком настроении у женщин, прошедших через подобные испытания, и допускаю, что Эсме действительно скорбит. Ее положение — отнюдь не редкость. (Прошлый год в этом отношении стал особенно показательным, ты не поверишь, сколько девушек попало в беду. От некоторых историй стынет кровь, я не буду их повторять. Скажу только, что милой Эсме повезло с таким любящим отцом.) Так что давай продолжать о ней заботиться, пока она не придет в себя.

Мы без нее совершенно потеряны. Как говорит Бет, ее постоянные вопросы помогали нам оставаться честными. Я ожидала, что она перерастет это, и, признаюсь, было время, когда мне хотелось, чтобы она просто полагалась на мудрость других. Но ей важно, чтобы ответы были убедительными, и я уверена, что моя «История» от этого только выиграла.

Ты пишешь, что Эсме замкнулась в себе, и я взяла на себя смелость кое-что предпринять.

У моего друга есть небольшой загородный дом в Шропшире. Он расположен в холмах, откуда открывается прекрасный вид на Уэльс (в хорошую погоду, конечно). Предыдущий арендатор недавно скончался, и сейчас дом пустует. Бет в восторге от прогулок: там великолепные места со множеством крутых троп. Прогулки укрепляют здоровье и отвлекают от грустных мыслей — это как раз то, что нужно Эсме. За комфорт могу поручиться сама: некоторым барышням там может не понравиться, но Эсме не привереда.

Я забронировала дом на октябрь. Я также написала Джеймсу и Аде Мюррей, и они согласились отпустить Лиззи, чтобы составить Эсме компанию. Не беспокойся, Гарри, я была очень осторожна, хотя мне и пришлось прибегнуть к уловке. Я сказала, что Эсме никак не оправится от простуды, которую она подхватила в Бате. Джеймс сразу же согласился, что ей нужно набраться сил. Он глубоко убежден, что хорошая прогулка может излечить любой недуг, и он не согласен с тем, когда людей укутывают с ног до головы и усаживают в шезлонги рядом с морем, как только у них начинается кашель. Я думала, что Джеймс не одобрит долгого отсутствия Лиззи, но он признал, что за последние годы она брала всего лишь несколько выходных и заслужила отпуск. Вечером того же дня я отправила Джеймсу письмо с благодарностью (и новые слова, которые он ожидал только на следующей неделе), чтобы убедиться, что он не передумает.