Алиса Орлова-Вязовская - Дочки-матери

– Хочу, – всхлипнула Люся. – Только ты быстро приходи, я одна боюсь.

Ну что ты будешь делать, совсем как подменили ребёнка! Маленькая сидела целый день дома – и ничего, а теперь на пять минут не бросишь.

Взятая у соседей книга о волшебной няне Мэри Поппинс Люську захватила. Наталья читала долго – аж в горле пересохло и язык онемел. Она искренне не могла понять, чего интересного в этой английской семейке? Мать с жиру сама за детьми не смотрит, а нанимает для этого постороннего человека. Но племянница притихла как мышь. Только изредка вставляла замечания:

– Гляди-ка, ночью гулять пошли такие маленькие и не сыкатно им было? Таш, а импирные пряники вкусные?

– Имбирные, – поправила Наталья. – Это трава, что ли, такая, ну приправа, как хмели-сунели или аджика, имбирь называется.

– Трава? – недоверчиво переспрашивала Люся. – Я бы такие есть не стала с травой. Фу, говняшка какая! Таша, а чего у ихней нянечки такая фамилия некрасивая? Или это обзывательство?

Но благодаря английской гражданке с неблагозвучной фамилией, заснула Люся без очередных рыданий. А вот у Натальи настроение лучше не стало. Засело в голове всё, что успел наплести Кефирыч о ребёнке. Может, конечно, слова его враньё, но и тётка детдомовская не единожды дала понять, что Люда ребёнок трудный, в коллективе приживается плохо. И характеристики на неё с прежнего места не слишком-то и лестные. А теперь выходило, что ко всему, племянница ещё и на руку нечиста – это уж совсем ни в какие ворота. Не с Натальиным взрывным характером брать на себя перевоспитание. И вновь две женщины в голове начали отчаянный спор. И казалось, что побеждает прагматичная реалистка. Наверное, потому что Наталья предпочитала её сторону. Тогда вторая, что отличалась жалостливым характером, стала действовать по-хитрому и вообще без всяких правил. Например, стоило вспомнить о словах ненавистного Ваньки Куричьей Жопки, что Люся склонна к воровству. Невидимая заступница тотчас убеждала, что словам мужичонки этого веры нет, и он без зазрения совести оговаривает ребёнка. Спросила напрямую у племянницы: было ли такое дело? Людмила, как обычно, утонув в потоке слёз, честно сказала: да, было. Нашла в вазочке десять бумажек и сочла, что, взяв всего две, никакого урона не нанесёт. И даже старательно перечислила, на что две красивые десяточки ушли. И хитрая сердобольная женщина мигом выскочила на передний план: ой да скажите, прям обчистили хмыря этого, да мало ему! Ребёнка из дому выкинул и на одном этом в сто раз больше сэкономил. Девчонка на казённом обеспечении – копейки тратить не пришлось. Хотя Люське было строгим голосом разъяснено, что чужое брать в любом случае неправильно и нехорошо, даже если хозяин вещи человек плохой и, возможно, заслуживает промеж глаз. Люся кивала и, размазывая по щекам слёзы, убеждала, что вот у самой Таши она бы сроду ничего не взяла и у доброй тётеньки Оли не взяла, и лучше бы отбила себе руку об стенку, чем покушаться на их добро. Ответ Наталью вполне удовлетворил, но прагматичная женщина тут же напомнила об истраченном лаке и испорченной косметике, на что её извечная оппонентка только рукой махнула: эк хватилась, да Люська тогда совсем маленькая была и брала не насовсем, а поиграть. Потом реалистка припомнила, что племянница тугодум и учится плохо, это документально подтверждено унылыми отметками. И не с Натальиным образованием из неё отличницу делать. А сердобольная аж руками всплеснула: это Люська дурочка? Да прям! Догадалась же сбежать ровно в праздник, когда воспитателей мало и бдительность утратили. И как она ловко припомнила, как ездили они с тётей на шестом трамвае, а шёл тот трамвай от метро «Сокол» в аккурат до Натальиного дома. Хватило ума, юркнув в электричку, узнать, где выйти, чтобы попасть в метро, и там мигом нашла, как пересадку сделать, чтобы на «Сокол» попасть. Да разве дурочка так сумеет в девять-то лет? Другая бы блуждала, блуждала незнамо где и сроду не допетрила. Эти две спорщицы измучили Наталью сильнее, чем вся ситуация, которая так внезапно на голову свалилась. А время неумолимо шло на убыль и надо было что-то решать. Да что же это такое, словно наказание ей неизвестно кто и неизвестно за что придумал. По Андрюшиной глупости и легкомыслию она теперь должна начисто перекроить собственную жизнь! А эта жизнь не так уж давно стала ей мила, приятна и дорога. А теперь, выходит, насладиться и распробовать так и не получится? Что за судьба такая ей досталась? С самого раннего детства Наталья обречена на постоянную заботу. То брат, то семья, а теперь и племянница. Ведь поначалу была уверена, что станет просто поздравлять ребёнка с праздниками, иногда водить куда-то просто живя с сознанием, что есть дочка Андрея – и всё! Так нет же, каждый раз происходит что-то, вынуждающее Люську буквально спасать. То от неряшливой убогости, то от вшивых волос, то от неприязни отчима и равнодушия матери родной, а теперь и вовсе от сиротства. А может… это знаки такие? Словно котёнка неумного носом в блюдце тычут, чтобы понял, где поесть. И Наталья вновь и вновь просиживала на кухне почти до рассвета, изводя себя тяжёлыми мыслями и согласна уже была на любое решение. Только бы наконец определиться и заниматься понятными делами, чем взвешивать за и против.

Зашла в комнату и застыла прямо на пороге. Люся, которой разрешалось уже понемногу вставать, замерла возле окна, прислонившись виском к занавеске, и впервые плакала молча, даже не всхлипывала. Просто слёзы лились огромными каплями и, повисев секунду на подбородке, падали вниз.

– Это чего опять за потоп, по какому поводу, – с фальшивой строгостью спросила Наталья.

– Таша… а можно… можно, когда ты меня обратно сдашь… ко мне приходить будешь? А то там ни к кому не приходят… а ты придёшь, можно?

И всё перевернулось внутри, больно стало аж до ломоты. Казалось, что всё тело сжало спазмом. И сейчас вздохнёт она глубоко, и рёбра хрустнут. Наталья тихонечко со страхом втянула воздух сквозь сомкнутые губы и, вскинув голову, спокойно произнесла:

– А я тебя отдавать не собираюсь, чего это вдруг?

Люська давно уснула, Наталья уже машинально, как ежедневный ритуал, сварила себе кофе. Ну вот, значит, так тому и быть, ну и всё. Правильно или не правильно, а решение принято – и половина забот с плеч долой. И отстаньте от неё все! Она не идиотка малахольная, чтобы ждать кто чего присоветует. Ей лучше знать, раз сочла нужным сделать именно так, значит это хорошо… хорошо будет… да только будет ли? И Наталья закрыла лицо руками и заплакала громко навзрыд, в точности как Люська.

Ну конечно, душевные муки отошли на задний план и даже две настырные женщины, что изводили Наталью, сидели тихонечко и до поры до времени не высовывались. И было это с их стороны очень даже гуманно. Потому как принятое решение совсем не означало проблемам конец, а даже наоборот, самое трудное начало. И предстояло столько всего исполнить, что руки опускались. Вот бы всё заключалось просто в желании оставить племянницу себе. Пока удалось только добиться – и то с грехом пополам, – чтобы перевели Люсю в обычную школу-интернат и не очень далеко от дома. Пришлось потратить кучу времени на разные присутственные места, выматывающие очередями, записью на приёмные часы, которых было, как всегда, мало и обязательно в неудобное время. И в этих нескончаемых хождениях она узнала, что конечное решение примет суд. Стало совсем неприятно: вот здрасте-пожалуйста, дожила, ещё в суде не побывала. Кто кого в этом случае должен судить, Наталья никак не могла взять в толк. По её, так если только Гальку с Кефирычем, а больше и некого.