Дарья Истомина - Леди мэр

— Ну и хрень с этими декларациями, — жалуюсь я. — Кажется, осилила. Вроде ничего не ужулила.

Гаша настораживается:

— Кобылу не забыла? Ну которая на конюшне в летней резиденции у твоего мухомора стоит…

Это она о Сим-Симе.

— Ну не такой уж он мухомор. А вот про Аллилуйю я и точно не вспомнила. А сколько она стоит? Хотя это ж дареная. Подарок! Разве подарки считаются? Тем более лошадь.

— Еще прицепятся. Запиши как корову, — советует Гаша.

— А сколько корова стоит?

— Я в Плетенихе проконсультируюсь, — обещает Агриппина Ивановна. — Но скорей будет на базаре.

Нина Васильевна протирает очки и замечает строго:

— Я бы попросила вас, Лиза, впредь школьниц к нашей избирательной кампании не привлекать. Что-то они у вас разрезвились.

— Да они… как-то сами… Каникулы же…

— Каникулы каникулами. Но могут возникнуть ненужные проблемы с родителями. Тем более что девочки несовершеннолетние..

— Это неправильно, Васильевна. Стратегически! — вдруг возражает ей Гаша.

Лохматов прыскает в кулак на своей стремянке:

— Ну если Агриппина Ивановна до стратегии добралась, тогда пусть недруги наши трепещут!

— Ты зубы не скаль, клистир. Я наших сосулек знаю. Вон, почти что каждая лет с тринадцати уже за собой целый хвост волочет. Хи-хи да ха-ха! И почти что каждый парнишка при ней уже при праве голоса! После восемнадцати. Крутнет она хвостом: «Петя, уважь меня. Иначе мы с тобой в разлуке!» Ну что он, Лизавету бюллетнем не сподобит? Каждый грибок да в нашу корзиночку.

— Ну, Гаша. Снимаю шляпу!

— Ладно, господа генеральные штабисты. Подведем первые итоги. Деньги у нас на мою кампанию есть?

Лохматов свешивает свою плешку сверху:

— Нет.

— Оргтехника?

— Нет.

— Спецы по пиар-раскрутке?

— Нет.

— Пресса?

— Это ты про наш городской брехунок? Так там только про Зюньку. И еще про этого… ихнего подпевалу… из порта. И в типографию нас больше не пустят. Райке Кукушкиной уже шею намылили.

— Значит, нет.

— Потенциальные инвесторы?

— Это кто ж такие? — пугается Гаша.

— Банкиры, торговцы, те, кто деньги в кандидатов вкладывают, — объясняет ей Нина Васильевна.

— А… Это чтобы потом, когда кандидат в начальники вылезет, им назад из казны отслюнил?

— Короче таких нет. Лобби в нынешней мэрии? В смысле хотя бы приличных персон…

— Нет.

— Слушай, доктор, — заводится Гаша. — Что ты все «неткаешь»? Как будто радуешься? Ты с нами? Или без нас?

Лохматов взирает на нас с печалью:

— Просто интересно, любезные мои дамы, на сколько вас хватит?.. Я в том смысле… когда вам все это осточертеет?.. Ну не бывает вот так. Понимаете? Не бывает!

Когда они расползаются по домам и мы с Агриппиной Ивановной провожаем их до ворот, город уже давно спит.

Я покуриваю на улице, и мне тревожно — как там мои девчонки? Кыська? Не вляпались бы в историю…

В сей глухой час горят окна в квартире у Серафимы. Степан Иваныч, заснувший у телика, выключает шипящий ящик, бредет в кухню. Сердитая Серафима считает на калькуляторе и подшивает в папку какие-то квитанции.

— А, ты уже дома. Я вот тебя не дождался. Приспнул. Прости уж. А сколько времени, Серафима?

— Второй час.

— А чего так поздно вернулась-то?

— Пиарщик этот достал. Только успевай ему наличку отслюнивать. Да еще и сама ишачь. Колбасу благотворительно в дом престарелых отперла… Плюс халаты… теплые тапочки. Обслюнявили всю: «Деточка, деточка…»

— Я бы на вашем месте не торопился… — не без скрытой подковырки советует ей муж. — Бабкам стоит выдать только по одной тапке. Вторую — в день выборов! Я этих кочерыжек знаю! Они тапочки на халяву обуют, а голоснут, как всегда, против всех!

— Что-то ты у меня разрезвился. Помог бы лучше!

— Не имею законного права, Сима. Как председатель избирательной комиссии обязан держать полный нейтралитет. Население может голосовать чем угодно. Мозгами, ногами, сердцем. А мое дело — сторона. Пока. А Кыська что? Спит уже?

— Может, и спит. Только неизвестно с кем. Ко мне она и не суется. А от тебя ни в чем ей отказу нет. Это ты ее шалаться отпускаешь. Обожаемый папочка. Знает, лиса, перед кем хвостом вильнуть.

— Что значит вильнуть? Сегодня суббота. В Дубне у ученых дискотека. Да она ж не одна, Сима. С ней ее девчонок целая шарага. Они ж тут от скуки на стенки лезут.

— А там куда лезут? В кусты?

— По себе судишь, что ли? Это тебя сестричка Ритка из-под каждого куста за ноги тащила…

— Не хами, Степа. Обижусь.

— Да пусть потанцует. Куда она денется?

А Кристина и не думает танцевать. На своем скутере она по-ковбойски выносится на площадь перед мэрией.

За ее спиной сидит ее ровесница, Люська-Рыжая, держа на отлете толстую сумку. Кыся, озираясь, делает круг по безлюдной площади вокруг центральной афишной тумбы, заклеенной предвыборными плакатами Зиновия.

Мигает беззвучно желтым светофор, ни для кого. Высится в ночи в стороне над Волгой здоровенный памятник Ленину.

За памятником в темноте укрылся милицейский «жигуль» с погашенными фарами. Возле него стоит, покуривая, сам майор Лыков. За баранкой — Ленчик.

— Во! И эти не спят, — удивляется Ленчик. — И с чего это наши пацанки с вечера бегают, носятся? Как взбесились.

— Не шалят? — лениво осведомляется Серега.

— Нет.

— Значит, не наше дело.

Но все-таки посматривает на моторизованных писюшек не без любопытства.

Кыся тормозит у центральной тумбы, они разом спрыгивают с Рыжей, раскрывают сумку, уже отработанно Кыся выдергивает баллончик с клеем и обильно заливает им прежние плакаты. Люська выдергивает из сумки пачку свежеотпечатанных черно-белых листовок, и они, торопливо, нервно хихикая, начинают обклеивать ими тумбу.

— Что они там лепят, Петрович? — тревожится Ленчик. — Может, хулиганство какое? С наших станется…

— Не преувеличивай, Леня. Это просто листовочки. Вот такие…

Лыков вынимает из кармана свежую листовку и протягивает патрульному. Тот включает фонарик и освещает плохо пропечатанную листовку с моим портретом и слоганом: «Привет всем! Это я!»

— Отпечатано сегодня триста штук в нашей городской типографии. На этом барахле, которое давно пора выкинуть. Райкой Кукушкиной, наборщицей. По срочной просьбе Нины Васильевны Смирновой…

— Директрисы? Я же у нее учился…

— И я учился, и Райка-наборщица тоже. И, между прочим, все оплачено. Баба Гаша утром в скупку Лизкину золотую цепочку сдала… на которой крестик носят. И на шнурочек его нацепила…

— Слушай, Петрович, они же всего Зиновия залепят! Может, шугануть?

Лыков думает очень долго.

Ворочает своими тяжелыми шариками.

Потом вздыхает:

— Не положено…

— Почему?

— Демократия, Леня. Ну ее в жопу. Демократия…