Дарья Истомина - Леди мэр

— У меня все найдется.

Гашка снимает с подоконника из-под салфетки графинчик, бокальчики зеленого стекла. Разливает. Все ясно: стрезва раскрутить меня не вышло. Пошла стадия допроса с поддавоном.

— Ну, Лизавета Юрьевна, накапаю-ка я нам с тобой моей настоечки по капелюшечке — и вместо сердца пламенный мотор!

— А что празднуем?

— Тебя, глупенькая. Сколько я тебя вот такой не видела? Глянешь на тебя… А у тебя глаз тусклый, как у воблы замороченной! И в том глазу как в зеркале только его и видать… Мухомора твоего драного… Семен Семеныча… Красавца нашего несравненного.

Я таращусь на нее.

— А сейчас пропал, что ли?

— А то нет.

Гашина наливка свалит и мамонтиху. А она охает:

— Ух, прожгло. Жизненно так. Женатый?

— Гаш, да я не спрашивала: нетактично.

— Тактично — это для других, а мы с тобой, Лизка, потерпевшие от жизни матеря-одиночки. Да еще с подкидышами. Чего ж ты про самое главное не узнала? С этого всегда начинать надо! Ну не у него… Так там небось холуев несчитано!

— Агриппина Ивановна, вы недопонимаете… — у меня уже заплетается язык. — На нем область величиной вот с такую Францию… Он лично на собственном вертолете летает… Бдит! «Мне сверху видно все, ты так и знай!» Но — не Кубань! Нет! Это там оглоблю воткнешь — тарантас вырастет! А у нас? Все с завоза. Он же губернатор, Агриппина Ивановна!

— А что, у него все интересные места державными гербами в виде двуглавых орлов проштемпелеваны? Видали мы и губернаторов!

— Ой, Гашка, что мы несем-то?!

Обнявшись, мы ржем, уже и сами оценивая нелепость своего трепа. Вряд ли мы бы так веселились, кабы знали, что это последние дни беспечности, что определяет нам судьбина…

Не знаю я и того, что именно в этот вечер там, в губернаторских хоромах, толкуют именно обо мне. И на столе перед Алексеем Лазаревым лежит затребованная им из Москвы факс-объективка на меня. А из-за плеча губернатора с иронией смотрит на мой снимок его лощеный «вице», сам господин Кочет. И все уже до него дошло.

А мой Алексей (нет, еще не мой, а просто Алексей Палыч) ухмыляется:

— Так что с вас, господин вице-губернатор, пол-литра. И не какой-нибудь рыгаловки, а нормального нефальшивого армянского коньячку.

— Это с каких пирогов, Лешик?

— Ты давно на Сомове завязан?

— Да уж и не помню, который год курирую. Еще Щеколдину Маргариту Федоровну из судей в мэры выводил… Плохой бы из меня был «вице», если бы я не знал, что у меня в любой дыре творится.

— Я тебе нового мэра для Сомова нашел. После этого несчастья со Щеколдиной там ее зам рулит? Что-то ты затянул с новым главой. Не пора ли ставить точку?

— Очень интересно… А с чего это ты, Алеша, без меня в мои дела полез?

— Не печалься и не хмурь бровей, свет Захарий. Понимаю. Все эти мэрии, муниципалитеты, управы, сельсоветы, выборы, перевыборы — твоя епархия. Я все больше по денежкам да по хозяйству. Но тут особый случай.

— Этот твой случай не Лизаветой зовут?

— Доложили уже?

— Это тебе уже факсом доложили. Москву запрашивал? Такие персоны, как она, без досье не живут… Проверенные… С президентами на раутах встречаться не каждому дано. Получил на нее объективочку?

— Только что. Все совпадает. Все, что мне надо! Тебе, кстати, тоже.

— Еще чего! Она же воровка. Я же помню ее дело: три года на зоне…

— Отличная школа. И до этого пять лет «Тореза»… Знаешь, как она по-английски шпарит? Ты представляешь, прибывает к нам английская королева, а у нас мэр, во-первых, тоже женщина, а во-вторых… С любой королевой без переводчика… Кстати, с любым валютным бизнесменом — тоже.

— Не юродствуй. Я же серьезно.

— Я тоже. И не смотри на меня так… Я не свихнулся. Я впервые за последний год увидел действительно умную женщину. Понимаешь, в ней есть сила… Такая мощная энергетика… Это же тот случай, понимаешь? Подарок судьбы!

— То-то этот подарок со всей ее мощной энергетикой супруг к чертовой матери вышвырнул.

— Ну кто там кого вышвырнул — дело семейное. И мне с ней не в койку укладываться. И потом — есть же установочка на молодых…

— Пусть так… молодая — не грех. Но она же интеллигенточка маникюрная. И уж чиновная служба ей категорически противопоказана.

— Чего ж ты ее сразу — тюк! — и в маковку?

— Да ты только представь: эта дипломированная дамочка — и коммунальные службы, городская казна, пенсионеры, больницы, детсады, отопление, водоснабжение, извини за выражение, канализация? И люди, люди, люди… Ну что она знает, что может?

— Вот тут ты — мимо, Захарий. Она у Туманского, в их корпорации «Т», на его месте и в его отсутствие — смогла! Все! Да еще как! Ты рейтинги посмотри! Из какого дерьма она фирму вытащила и куда ее подняла!

— Ну, там Москва… Значит, было где погарцевать.

— А что такое твой Сомов? Та же корпорация, только в сто раз меньше, победней да попримитивней той, которой она рулила. Ну так и флаг ей в руки! Только не тяни!

— Так… Я так понимаю, что ты ее в мэры двигать будешь?

— Да не я, а ты, Захар Ильич.

— А она что? Согласна?

— А она об этом еще ничего не знает. Как же я мог что-то решать? Предлагать? Без тебя?

— Ну хоть за это спасибо… — кривится Кочет обиженно.

Я с трудом представляю, как материл и меня, и своего недотепу-губернатора его «вице» в ту ночь. Но то, что он отправил спать своего охранника — шофера его казенной «бээмвушки», отказался от положенного ему по чину гаишного сопровождения, лично уселся за руль и погнал сломя голову в ночь, по трассе и лесным дорогам в наш Сомов, свидетельствует о том, что даже намек на то, что я могу стать хозяйкой нашего городишки, перепугал его до смерти.

Потому как Захар Ильич Кочет прекрасно представлял, что делается в городе под его неустанной, хотя и незримой опекой.

Это я по наивности видела только нынешнюю внешнюю оболочку поселения.

Все у нас было как у всех в таких занюханных городках.

Возврат к свободной торговле, демократии и прочим приметам перемен обозначался мощным кольцом огороженных коттеджей новоиспеченных дельцов, которые густо заселили сосняки по периметру Сомова. Дельцы в основном раскручивали свой бизнес, прильнув к обильным сосцам матери-столицы. Туда же на рассветных электричках на заработки отправлялась и основная рабочая сила с бывших верфей и оборонки.

Уже часам к девяти утра в будние дни Сомов пустел, и на мощенных булыжником, густо помеченных травой, кривоватых улочках, на которые выходили палисады, оставались только мамаши с колясками и бабки, курсировавшие на рынок.

По утрам пастухи прогоняли стадо коров и коз из слободы через асфальтовую центральную площадь с памятником Ильичу и негоревшим Вечным огнем — газ мэрии отключили за неуплату еще при Щеколдинихе и возжигали только в День Победы и по новым календарным праздникам.