Валерий Юабов - Всё Начинается с Детства

Да, пару дней назад Марийка разрешилась от бремени и в роду Юабовых появился еще один богатырь. Робик счастлив непомерно и так горд, как будто его первенцу уже предназначено великое будущее! Может ли он помнить о каких-то глупых проделках своих глупых племянников? Мы прощены, ночной спектакль забыт…

Ликуют и бабушка с дедушкой. В любой еврейской семье рождение мальчика считается Божьим благословением, а бабушка Лиза и дед Ёсхаим набожные евреи.

И вот мы сидим за столом, уплетая наш любимый чойи каймоки, а бабушка Лиза с дивана умиленно смотрит на сыночка и обсуждает с ним предстоящее торжество: обряд обрезанья. Произойдет это очень скоро, как только новорожденному исполнится семь дней. Надо срочно все обдумать, ведь соберется много гостей…

Торжество, гости, священный и в то же время немножко неприличный обряд… Все это, конечно, любопытно. Но Юрке, как всегда, интереснее понасмешничать. Новый двоюродный братец сразу же стал жертвой его остроумия – уже просто потому, что он сын Чубчика.

– Начинаем копить на парик, – шепчет Юрка мне на ухо, пока Робик слушает какие-то соображения своей мамочки относительно покупок к праздничному пиршеству. – Папаша лысоват, значит, и сыночек скоро будет лысенький…

Я фыркаю, чуть не подавившись чойи каймоки. Робик оглядывается, но Юрка смотрит на него невинными глазами.

– Мы вот обсуждаем, – он на тебя будет похож или нет? Ты, конечно, красивый – то есть, не считая носа. Но уж что поделать – еврейский нос…

Робик отмахивается. Сегодня он не обидчив.

Завтрак окончен. Робик и бабушка торопливо уходят. Они хотят навестить Марийку, поглядеть на нее хотя бы через окошко. Новорожденного, пока Марийку не выпишут из роддома, им увидеть не удастся. Много у них и других дел. Мы же с Юркой не торопимся. Кузен грустно оглядывает опустевший стол. Юрка не наелся, а для него недоесть – это хуже, чем быть голодным. Тогда хоть надеешься, что скоро накормят, а тут…

Юркины глаза загораются знакомым мне блеском, он быстрыми шагами направляется в кухню, где у самого входа поблескивает нежной белизной холодильник «Зил».

Уже много лет этот холодильник верно служит бабушке. Но из всех ее вещей только он один не приобрел никаких бабушкиных черт! Может быть, потому, что считал себя вовсе не бабушкиным, а общим, принадлежащим всему дому? Может, обладая мотором, деятельность которого сам и регулировал, причислял себя к существам одушевленным? Кто знает… Кстати, этот холодильник действительно был похож на разумное, полное чувства собственного достоинства и в то же время приветливое существо. Стальная надпись «Зил», наискось приделанная к дверце, напоминала приподнятую в улыбке бровь. Дверца открывалась и закрывалась легко и бесшумно, будто хотела вам услужить. Мотор, включаясь, не фырчал да и работал тихо, деликатно, стараясь никого не тревожить.

Бабушка так ухаживала за холодильником, что он вполне мог возгордиться. Мыла его, как младенца, следила, чтобы на полках был идеальный порядок. На его ручке висела мохнатая тряпочка: закрыв холодильник, бабушка, обязательно протирала ручку. Нас с Юркой это ужасно смешило: бабушка действовала, как опытный преступник, который совершил убийство и, уходя, стирает отпечатки своих пальцев.

Надо ли объяснять, что никто, кроме бабушки, не смел открывать холодильник? Не дай Бог взять что-нибудь с полки! Для всех домашних на холодильник было наложено жесточайшее вето.

Вот его-то и собирался сейчас нарушить Юрка.

– Иди на атас, – скомандовал он. То есть, стой на шухере, сторожи…

Бабушка легко могла нас застукать: она с чем-то там возилась за столом во дворе и если бы ей что-то понадобилось на кухне… Но что можно поделать с Юркой?

Я встал у приоткрытой двери зала. Юрка уже шуровал на полках холодильника. Интересно, что он там ищет? Каждая полка имела свое назначение: одна была для мяса, другая – для молочных продуктов, на нижней стояли соленья и варенья. Судя по звону банок, сюда и устремился Юрка.

– Заныкала… Будто я не найду! – с торжеством проговорил он, вытаскивая литровую банку черносмородинового варенья.

– Ты чо!.. – шёпотом крикнул я.

По утверждению бабушки именно это варенье и только оно помогало ей приводить в норму повышенное давление. Поэтому бабушка никого смородиновым вареньем не угощала. Чтобы не вводить людей в искушение, она старалась есть его без свидетелей. Ну, разве что иногда при домашних, а я входил в их число.

Придвинув к себе банку, бабушка вкруговую, очень осторожно, проводила чайной ложечкой по верхнему слою плотного, почти черного, зернистого варенья. Ложечка наполнялась, а поверхность оставалась совершенно ровной. Набрав достаточно варенья, бабушка так же аккуратно переносила его с ложечки на язык и принималась посасывать, почему-то прикрыв глаза, охая и покачивая головой из стороны в сторону. Возможно, она делала это только в моем присутствии, чтобы напомнить мне, что она – больной человек и ест варенье не ради удовольствия, а в лечебных целях.

Видела бы бабушка, как Юрка обращается с ее вареньем!

– Только у нее, что ли, давление? У меня тоже! – прокряхтел он, с натугой открывая крышку. Ложка погрузилась чуть ли не на дно банки, образовав в варенье большую яму и оставив на стенке широкий, плотный след. Варенье было тут же проглочено и ложка отправилась за новой порцией… Добрав таким образом недоеденное за завтраком, Юрка великодушно протянул банку мне. Съев ложку-другую, я исправил все повреждения – почистил стенки, разравнял варенье и плотно закрыл крышку.

– Помнишь, где стояла? Ставь на место!

Ручку холодильника мы тщательно протерли бабушкиной тряпочкой, что на этот раз было совершенно уместно…

Бабушка все еще возилась у стола во дворе. Перед ней лежали большие куски мяса, только что промытого под водопроводным краном. Теперь бабушка его подсаливала, как и полагалось делать за несколько часов до варки, и складывала в большую эмалированную миску. Положив в нее очередной кусок, бабушка тут же накрывала миску плетеным подносиком – чтобы мухи не садились. Закончив работу, она придавила подносик тяжелым камнем – это уже от кошек – и отправилась в дом переодеваться.

– Мы уходим, побудьте дома, – распорядилась она.

Нас с Юркой это вполне устраивало.

Утро заканчивалось, наступал знойный день. Марлевая занавеска в проеме бабушкиной двери уже не вздувалась парусом, а лишь слегка подрагивала. Куры спрятались под навес. Самое время было освежиться.

Купание во дворе под шлангом разрешалось нам при одном условии: обливаться недолго и не очень шуметь. Потому мы и обрадовались бабкиному уходу, а то ведь непременно выбежит на крыльцо, начнет кричать: «довольно! Уже весь двор залили!»