Валерий Юабов - Всё Начинается с Детства

– Ай-яй-яй! А ты, значит, на помощь зовешь? Всех перебудил… Может, милицию пригласишь?

И, демонстративно громко захлопнув окно, дядя Миша удалился. Свет в ложе погас…

С дедова крыльца послышался то ли смех, то ли кашель. Чубчик резко обернулся. Но дед уже прикрыл рот рукой, будто бы почесывая бородку. Из-под руки он что-то невнятно произнес, кажется, «ай, шайтан, шайтан!». Прозвучало это довольно ласково и относилось явно не к сыну. После чего дед удалился, так и не обратившись к Чубчику. Ушла за дедом и бабушка Лиза. То, что и она не вступилась за сыночка было уж совсем поразительно.

На опустевшей сцене Робик о чем-то тихо пошептался с Марийкой, потом ушел с ней в дом. Только мы с Юркой так и остались на топчане. Главный режиссер спектакля, постановщик и никем не оцененный актер лежал под одеялом, давясь от хохота, и щипал меня за руку.

Снова стало слышно, как стрекочут цикады. И звезды так же спокойно смотрели вниз, мерцая тысячами золотых глаз.

Слишком рано проснулись мы следующим утром! Жаркое солнце обмануло: мы думали, что уже достаточно поздно и взрослые разошлись по своим делам – но не тут-то было! Только мы расстались – Юрка еще шел к своим дверям, а я уже подбежал к крыльцу, – и тут, откинув марлевую занавеску с открытой настежь двери, на крыльце появился дед.

– Э-э, постой! – закричал он Юрке. – Постой, шайтан!

Юрка остановился.

– Зачем дядю обижаешь, а-а? – Спросил дед преувеличено громко, для того, чтобы его услышали в доме. – Эх, ти, шайтан, шайтан!

Говоря это, он покосился на меня и я увидел, что глаза его смеются. Но когда я улыбнулся в ответ, дед свел брови и погрозил мне пальцем…

Выполнив свой долг, дед Ёсхаим зашаркал к воротам, вскинув на плечо котомку, а я, счастливый, что все обошлось, закричал ему вслед, как в давние годы:

– Дедушка, мороженого принесите… Пломбир, пожалуйста!

– Сливочное! – крикнул Юрка и исчез за дверью.

Ему-то хорошо! А мне сейчас наверняка предстоит встреча с Чубчиком. Завтракал он по-прежнему у матери: его женушка любила по утрам поспать… Я потоптался у дверей, но оставаться без завтрака не хотелось. Эх, была не была!

Я не ошибся. За накрытым столом в одиночестве восседал Робик. В эту минуту он как раз наливал себе чай. А бабушка Лиза сидела на диване, скрестив ноги, которые не доставали до полу и с удовольствием наблюдала за трапезой сына. Я скороговоркой произнес общее «с добрым утром». Бабушка миролюбиво кивнула головой:

– Садись… Всё на столе.

Стараясь не глядеть в сторону Шефа, я уселся на дедово место. «Кыр-к, Кыр-рк!» – скрипуче поздоровался со мной его стул.

Я давно заметил, что стулья да и многие другие вещи в доме чем-то похожи на своих хозяев. И приобретают они это сходство не сразу, а постепенно. Каким образом – вот в чем тайна… Чем хозяева старше (впрочем, как и вещи) тем заметнее сходство. Иногда оно бывало так велико, что я удивлялся: неужели только я это замечаю?

Три стула за обеденным столом в зале всегда вызывали во мне эти мысли. Эти темно-коричневые стулья были очень стары и очень прочны. Прочность, кстати, тоже была признаком сходства с хозяевами. Кроме того, стулья довольно сильно скрипели. И скрип каждого из них был поразительно похож на голос его владельца! Я отлично помню, как однажды уловил это сходство и как оно меня рассмешило. Стул деда покряхтывал с важностью, басовито. Бабкин скрипел звонко, с оттенком вечного недовольства. Стул Робика – с расстановкой, негромко, но настойчиво…

Скрипели стулья не только из-за своего почтенного возраста. Спинки их были очень уютными: высокую дугу обода поддерживала вогнутая перекладинка, от середины которой шла вниз, к сиденью, круглая палочка. Не знаю, почему – но каждому, кто садился на стул, непременно хотелось потереться спиной и об эту перекладинку, которая была как раз на уровне лопаток, и о палочку. Стул, конечно, начинал покачиваться, поскрипывать… А ведь так – день за днем, год за годом… Глядишь – и начали стулья скрипеть голосами хозяев…

Усевшись, я оглядел стол – что бы, мол, взять позавтракать, но, конечно, и на Чубчика покосился незаметно. Он сидел слева, лицом к окну, и, не удостаивая меня вниманием, размешивал чайной ложечкой сахар в пиале с чаем. Пиала была большая, с разбросанными по темно-голубому фону белыми хлопковыми коробочками, уже раскрывшимися, пушистыми. Такой рисунок на пиалах был очень популярен в Узбекистане. Тщательно и неторопливо размешав сахар, Чубчик начал делать бутерброд. Так старательно и сосредоточенно, будто баню строил. Взяв ломоть серого хлеба, он покрыл его тончайшим, почти прозрачным слоем сливочного масла. Масло размазывал очень аккуратно, чтоб ни один, самый крошечный, кусочек хлеба не остался голым. Проверив качество работы, Чубчик столь же аккуратно нанес второй слой масла поверх первого. Этот слой был немножечко потолще. И, наконец, третий слой масла завершил строительство бутерброда, идеально гладкого и аппетитного. Чтобы добиться такого эффекта, Робик обычно терпеливо дожидался того момента, когда масло, вынутое из холодильника, подтает, смягчится…

Что правда, то правда: бутерброд у Шефа выглядел замечательно! Достаточно было взглянуть на него, чтобы захотелось есть.

На столе было довольно много вкусного: яйца, сваренные всмятку, сыр, лепешки, мое любимое вишневое варенье с косточками. Но бутерброд, сделанный Чубчиком, казался мне теперь вкуснее всего. Такое уже случалось не раз. Обычно Чубчик, заметив, что я не прочь к нему присоединиться, пододвигал пиалу с маслом поближе ко мне и предлагал: «Чего ждешь? Мажь». Сегодня же он молчал, по-прежнему глядя в окно… Ах, так, – подумал я. И сам потянулся за масленкой. Налив себе чаю, я надкусил бутерброд и, почему-то совсем осмелев, поглядел прямо в лицо Робику.

Бутерброд у меня тоже получился очень вкусный.

Какое-то время мы оба жевали и прихлебывали, жевали и прихлебывали. А я продолжал глядеть на дядюшку.

– У-у-п! – раздавалось при каждом его глотке. И потому, что чай был горяч, и потому, что Робик наслаждался чаепитием. Наслаждение выражали и раздувшиеся ноздри, и сведенные брови, и прищуренные глаза. И даже его зачесанные назад, на затылок, тщательно приглаженные, блестящие, словно вылизанные, волосы излучали довольство.

Чубчик вообще был очень аккуратен. Весь в маму. Это касалось его одежды, прически, ногтей, которые всегда были ровненько подстрижены. А за столом аккуратность Чубчика проявлялась, пожалуй, особенно. Хлеб он непременно клал на отдельное блюдечко. На край блюдечка – чайную ложечку. Ни еда, ни приборы, которыми Чубчик пользовался, никогда не касались клеенки! Чтобы взять масло из масленки он пользовался специальным ножом.