Валерий Юабов - Всё Начинается с Детства

Среди тех, кого он принимал в команду, были ребята, от которых другие учителя счастливы бы были избавиться. Они хулиганили в школе и на улице, выпивали, покуривали марихуану. А кое о ком поговаривали, что этого бандита вот-вот посадят. Отца репутация кандидатов не смущала! Разговор с такими был коротким, простым и деловым:

– Бросишь заниматься ерундой, сделаю из тебя хорошего спортсмена.

И ведь делал! Всем бы учителям иметь такой ключ к душам сбившихся с пути мальчишек.

Хорош он был, когда во время тренировки командовал, хорош – когда показывал. Вот он берет у кого-нибудь из ребят мяч, отбивает об пол «троицу», приподнимает мяч над головой, приседает – и, как пружина, но мягко и плавно выпрямляясь, почти взлетая, кидает мяч вверх… Мяч скользит в сетку и проходит сквозь нее, как невесомый, как будто это не мяч, а мыльный пузырь.

Повтор – и опять то же самое.

В тренерстве отец нашел себя, это было его призвание. Даже когда нездоровилось, когда одолевала астма, он, если мог передвигаться без приступов удушья, тащился в школу. На тренировках, ему становилось лучше. Он и говорить-то не мог громко, в полный голос и, в основном, управлял руками, как дирижер оркестром.

Меня и сейчас поражает, как ребята научились воспринимать эти команды. Ведь в игре ни на секунду нельзя выпускать из поля зрения ни мяч, ни партнеров.

Так было на тренировках. Но не на занятиях с классом. С обычными учениками отец не церемонился, с ними ему было не так интересно, они давали гораздо больше поводов для раздражения. И у ребят росла неприязнь к неприветливому, грубому учителю.

Деда моего обычно называли Ёсхаимом, сокращая его настоящее, слишком длинное имя – Юсуп Хаим. Отец употреблял, как отчество, первую часть имени деда. «Амнун Юсупович» – так ученики обращались к отцу. Но между собой они называли его иначе.

Мне даже кровь в лицо ударила и что-то сжало горло, когда я в первый раз услышал, какую кличку дали отцу. Услышал от Эммки. То ли обидно было, то ли стыдно, то ли всего понемножку. И за кого – за себя, за отца, за нас обоих?

А как-то, зайдя в отцовскую школу, я увидел во дворе на заборе надпись. Крупными буквами было выведено… Ну, что именно, мне повторять не хочется. Но для меня в издевательской надписи оскорбительнее всего было одно слово: «Шушара». Это и была кличка отца.

Что такое «Шушара» мы в те годы знали очень хорошо. Большая злая крыса, персонаж книги «Приключения Буратино», всем была знакома и по книге, и по незадолго до того вышедшему фильму, весьма популярному. И я с горестью признавался себе, что ученики моего отца, в общем-то, довольно точно уловили сходство между ним и этой крысой: оба длинноносые, сварливые, злобные.

Эммка лежала в постели, вытянув перед собой загипсованную ногу, и болтала без умолку. Что-что, а поболтать сестренка любила. В пылу разговора она неловко двинула ногой – и чуть охнула, прикусив губу.

– Больно? Очень? – спросил я.

Сестренка кивнула.

– Ну, не все время. Больше как-то ноет. Главное – не шевелить. Но это ладно, а вот ше-есть недель!

Моя сестренка – существо, сочетающее в себе несовместимые, казалось бы, черты характера. Какие из них в данную минуту проявятся, предугадать невозможно.

Сейчас, например, меня поражает ее терпение. Казалось бы, самое время покапризничать, поплакать, поныть. Эммка отлично это умеет. Попробуй кто-нибудь поступить с ней несправедливо (по ее мнению) – Эммка такой крик поднимет, так начнет визжать, что могут лопнуть барабанные перепонки. Любому мальчишке-обидчику даст отпор и за себя, и за подружек. Отпор будет достаточно громогласным. Но вот сломала ногу – и никакого нытья, никакого визга.

Эммкино терпение не раз поражало меня и прежде.

Во время летних каникул я обычно гостил в Ташкенте у деда Ёсхаима, а Эммка – у бабушки Абигай. Сказать по правде, я сестренке не завидовал. Когда у тети Розы, маминой сестры, появилась дочурка, Эммка, приехав, сразу же «назначалась» ее воспитательницей, нянькой – называйте, как хотите. Это и вообще не слишком легко, а уж нянчить Мирку…

Свет еще не видывал такой отчаянной шалуньи и озорницы! Бывало только к дому подходишь, уже слышишь визг, хохот, а то и грохот мебели. Помню, как однажды эта пятилетняя разбойница прыгала в спальне с кровати на кровать, переворошив и разбросав все простыни, одеяла, подушки. Это было любимое Миркино развлечение. Уже и пух летал по комнате – одна из подушек не выдержала. Мы с мамой как раз пришли навестить Эммку. И как открыли дверь спальни, сразу зажали уши: Мирка визжала невыносимо.

А Эммка, спокойно и неторопливо прохаживясь от кровати к кровати, пыталась поймать шалунью за руку и приговаривала с безмятежной улыбкой: «Ну, все, хватит, напрыгалась! Поиграла и довольно!»

Ничего себе «поиграла», думал я, поглядывая на сестру с жалостью и удивлением. Я на месте Эммки давно бы сдернул эту соплячку с кровати, потряс бы как следует и нашлепал по мягкому месту. А Эммка терпит! И ладно бы час-другой, но ведь с утра до вечера, изо дня в день!

Я считал это терпением. Но, может, это была доброта?

Я не очень тогда разбирался в таких вещах, и все же всплески Эммкиной доброты иногда меня даже поражали – вероятно, потому и запомнились.

Была у нее подружка, Вика Степанова, соседка наша по дому. Нескладная такая девчонка, длинная, худая, неуклюжая. Ходила как-то странно покачиваясь, будто вот-вот упадет, только дунь на нее. Да еще и очки носила с толстыми стеклами. Не знаю, почему, но никто ни в доме, ни в школе с этой Викой не дружил. Кроме Эммки. Это уже само по себе говорит о чем-то: дети ведь в большинстве своем конформисты, предпочитают поступать «как все». А вот Эммка не предпочла.

Некрасивую и смешную Вику часто обижали мальчишки – то в школе, то возле дома. Эммка была главной заступницей и утешительницей.

Склонности у подружек были разные. Вика – та любила читать, Эммка долго предпочитала всем развлечениям и занятиям игры с куклами. Их было всего две, но какие ухоженные, какие нарядные, какие… Словом, все мы знали, что Эммка относится к ним с материнской нежностью. Они и спали с ней вместе, и туалетом их она занималась много больше, чем своим. В руки никому их не давала – попробуй только притронуться! Одна только Вика составляла исключение, хотя подруг у Эммки было немало.

Как-то прибежала она к Эммке зареванная. Подружки шушукались в укромном уголке зала, а я подслушал: Сервер, здоровый соседский мальчишка, сорвал с Вики очки и долго дразнил, не отдавал. Эммка тут же придумала какой-то хитроумный план отмщения. Вика немного утешилась, собралась домой. Тут Эммка вскочила: «Погоди». Она пронеслась мимо меня в свою комнату и вернулась в зал с куклой в руках. С самой любимой и красивой. «Бери, даю с ночевкой».