Валерий Юабов - Всё Начинается с Детства

Закончив работу, дедушка потянулся, поморщился и потер спину.

– Вечером массаж сделаете, – сказал он, удостоив нас, наконец, родственным взглядом.

Мы с Юркой кивнули. Отказать деду в просьбе мы вообще бы никогда и не подумали, ну уж а после того, что увидели сегодня… Как он работает здесь в такие холодные зимние дни, с утра до вечера сидя на улице и только зад свой засунув в тесную будку, где стоит на полу небольшой обогреватель? А если метель, пурга? А если дождик льет?

… Подошел человек с парой ботинок, мы попрощались и ушли.

Часов около десяти вечера, поужинав и послушав новости, дедушка Ёсхаим отправился в спальню. Пока он раздевался, я сбегал за Юркой. Два юных массажиста торжественно подступили к постели – и дед, увидев нас, начал с кряхтением поворачиваться животом вниз… Вообще-то дед терпеть не мог проявлять слабость, никогда не признавался в недомогании и, кажется, только при этих мучительно трудных для его спины поворотах показывал, что ему больно.

Улегшись, дед провел рукой по левой части спины и зада.

– Вот здесь…

– Сейчас, сейчас, уже начинаем!

Массаж, скажем прямо, был необычный. Дед, может быть, и сам не понимал, на какой риск он пошел, приказав нам однажды залезть на свою спину и потоптаться на ней как следует босыми ногами. Лишь много позже я узнал, что такой массаж с древних времен делают опытные массажисты-банщики в турецких банях, что существует «шиацу» – японский точечный массаж, который также делают только специалисты, причем не ногами, а руками, зная при этом, на какие точки следует нажимать… Но мы-то с Юркой что понимали в этих тонкостях? Мы выполняли указания деда – только и всего. И, к тому же, получали от этого огромное удовольствие. Это одновременно была и игра, и почетная обязанность, а такое случается редко.

Первым на деда залез Юрка и встал чуть повыше того места, где спина, как говорили в старину, теряет свои благородные очертания. Следом за Юркой влез и я – на дедову левую ягодицу. Юрка медленно пошел вперед по левой стороне спины к плечам. Он не шел, а крался, он смаковал каждый свой шаг, вдавливая то пятку, то носок… Дойдя до плеч, Юрка повернулся и пошел обратно по правой стороне спины. Потом он сделал еще один круг, и еще один, и еще…

– Ну, хватит! – Нетерпеливо сказал я. – Сколько можно, пусти меня!

Мы поменялись местами.

Ну и спина у деда, просто железная! Я ведь потяжелее Юрки, давлю посильнее – но и у меня под ногами – упругая, твердая поверхность. Постель слегка покачивается и даже прогибается, а дед лежит себе, будто две пушинки перекатываются по его спине. Но, конечно же, он чувствует, как мы прогуливаемся по нему, чувствует, и блаженствует, и вполголоса благословляет нас:

– Ой, хорр-рошо-о! Ой, молодец! Ой, чтобы вы всегда были здоровы! – Время от времени он подсказывает и направляет: “Во-во… Вот здесь… Еще разок… Покрепче!”

Встав, как балерина, на носки и даже упершись рукой в стену, я изо всех сил вжимаю пальцы в спину деда и переминаюсь с ноги на ногу. А он хоть бы крякнул, хоть бы в шутку притворился, что больно. Знай, твердит свое:

– Ой, молодец!

Но и этого деду мало! Понаслаждавшись массажем-«топтаньем», он командует:

– А теперь – вдвоем!

Юркино лицо выражает полнейший восторг: сейчас-то и начинается самое интересное!

Обхватив друг друга за плечи, мы, покрикивая от удовольствия, исполняем на дедовой спине что-то вроде танца дикарей на теле поверженного врага… Нам, кроме всего прочего, нам приятно прыгать и топтаться на спине строгого деда Ёсхаима потому, что в обычное время его и пальцем не тронешь. А тут вот – ногами!

И все же мы ни на минуту не забывали: спину деда под левой лопаткой когда-то, лет пятьдесят назад, задела пуля. Это место – чувствительное, его надо обходить.

– Что это вы раскричались? Уже ночь, спать давно пора!

Это бабушка Лиза. Подбоченившись, прислонясь к дверному косяку, она смотрит на нас и на деда взглядом человека, которому хорошо известны человеческие слабости, заблуждения и хитрости. И чтобы нам это стало совсем уж ясно, она восклицает, подняв руку к небесам:

– Дэв борин!

В переводе на обычный язык это означало: дед обладает здоровьем великана, богатыря – дэв борин – и только поэтому может выдержать то, что мы сейчас вытворяем. Еще более точный перевод: дед притворяется больным, а на самом деле – здоров, как бык…

Массаж, разумеется, прерван. Надев тапочки, мы направляемся к двери, и не успев еще дойти до нее, слышим мощный храп мгновенно заснувшего деда.

Как бы получив подтверждение полной своей правоты, бабушка поднимает уже обе руки и снова произносит:

– Дэв борин!

Сейчас, много лет спустя, я пишу эти строки и думаю: а ведь бабушка Лиза была, по существу, совершенно права! Мой дед Ёсхаим в каком-то смысле действительно был сказочным богатырем…

Даже сейчас, когда во время седера на пасхальной трапезе, раздается этот звонкий и радостный возглас, – мне кажется, что я минутами слышу не голоса сидящих рядом людей, а, те, что звучали много-много лет назад за столом моего деда Ёсхаима.

– Да-а е-ей-ну-у!

Низкие – мужские, мягкие, певучие – женские, пронзительные, восторженные – детские… Казалось бы, все эти голоса, слившись в общий хор, становятся неразличимы. Но нет, я узнаю каждый из них.

Память детства – что еще тут скажешь!

Дедова спальня преобразилась, стала праздничной и на-рядной. На большом столе, на белой накрахмаленной скатерти, сверкают бокалы, хрустальные графины, бутылки, блещет особой белизной пасхальная посуда… Стол перенесли сюда потому, что спальня побольше зала. Да она и уютнее: тут печка, тут потолок обит деревянными планочками, образующими приятный узор, тут старая резная мебель. С комода глядит на сидящих, как бы участвуя в празднике, прадед, отец бабушки Лизы…

Дед Ёсхаим тоже сегодня выглядит необыкновенно нарядным в белоснежной крахмальной рубахе, черном костюме и черной кипе. Настоящий седобородый патриарх! Только огрубевшие, шершавые, изуродованные работой пальцы остались такими же, как всегда. Но, может, и у патриархов были такие?

Я вижу, как эти корявые пальцы осторожно разламывают надвое кусок мацы – средний кусок из трех, что лежали перед дедом в начале седера. Одну из двух половинок дед снова ломает на маленькие кусочки и раздает всем нам. Мы съедим их позже, в конце трапезы. Вторую половину листа мацы – он называется Афикоман – деду полагалось бы незаметно спрятать. Тогда детям в конце вечера предложили бы его поискать. Тот, кто найдет, а потом и перепрячет – счастливчик: глава рода предложит ему за мацу выкуп. Но в нашей семье даже дед смутно помнил этот обычай. Поэтому исполняли только вторую его часть: мацу прятали дети. А дед занят главным своим делом. Раскрыв Агаду – потрепанную, пожелтевшую и даже разбухшую от времени книгу, в которой на иврите и на русском изложено, как должен проходить седер и пасхальная трапеза, – дед начинает читать… Если строго следовать правилам, Агада должна быть в руках у каждого из нас. Но где ж теперь достать священные книги? Спасибо, что дедушке удалось хоть одну сохранить. А мы уж повторяем за ним, то, что надо… Или делаем вид, что повторяем.