Валерий Юабов - Всё Начинается с Детства

Вся пасхальная трапеза сопровождается этим торжественным, нараспев, чтением молитв и благословений, пением псалмов. Дед прерывается только затем, чтобы дать членам семьи необходимые указания, вовлечь их в праздничное действо. Первую молитву, например, дед прочитал, покачивая в руке те самые три куска мацы, которые лежали перед ним, потом передал их младшему из нас – Юрке. Юрка, почти без подсказок, повторил эту молитву, за ним наступила моя очередь – и так по всему столу…

Все, что нужно читать во время Пасхи, дед, конечно, знает наизусть. Но читать полагается по Агаде и дед не отрывает от нее глаз.

Дед читает, читает… А мы с Юркой – мы сидим рядом за дальним от деда концом стола, давно уже ерзаем на своих сту-льях и под столом пинаем друг друга ногами. Да и наши двоюродные братья и сестры перешептываются, пихаются, хихика-ют. Поглядеть на взрослых – и они не слишком-то вслушива-ются в торжественные слова, и они с удовольствием поболтали бы, посмеялись. Обычное застолье им привычнее, чем долгий и сложный пасхальный обряд. Сидящий рядом с дедом Ильюша даже пытается, когда дед кладет Агаду на стол, перелистнуть несколько страничек. Но разве деда собъешь? Все по-мнит, все видит, и возвращается на нужное место.

Ничего нет удивительного в том, что мы, бухарские евреи, стали почти узбеками. Правда, каким-то чудом благодаря нашим старикам, таким как дед Ёсхаим и дед Ханан, большинство из нас сохранило свою веру – Но гнет повседневной жизни, но отсутствие крепкой религиозной общины, но советское воспитание – все это постепенно делало чуждыми и непонятными религиозные обычаи нашего рассеянного народа.

На весь Ташкент был один частный учитель иврита. Еврейская культура была за семью замками, за семью печатями. Ни книг, ни лекций, ни фильмов. Взрослые – те еще хоть что-то знали от своих родителей, а уж мы, дети… Поди-ка, поддержи в ребенке веру, когда в школе ему постоянно внушают, что Бога нет, что вера – это дикость, мракобесие! Мало ли что там произносит дедушка. «Всевышний», «Владыка и Отец наш»… Зачем благодарить несуществующего и, тем более, просить у него помощи? Неужели дед верит в какие-то сверхъестественные силы? Смешно. Темнота, неграмотность…

Впрочем, с пасхальным торжеством нас кое-что мирило. В нем было много действий, которые требовали общего участия. Красоту этих обрядов, их силу, объединяющую наш разбросанный по миру народ я начал понимать, только став взрослым. Почему-то я думаю, что в древности эти обряды были очень ясны евреям, напоминали им о реальных, не таких уж и давних событиях. Вероятно, именно затем, чтобы эти события не уходили из памяти потомков, обряды разрабатывались так детально, так подробно. Чтобы каждая мелочь служила вехой, знаком…

Вот поднимается Юрка – самый младший за столом – и задает старшему в роду традиционные Четыре вопроса: «Чем эта ночь отличается от других, почему мы сегодня едим только мацу и так далее. Этот отрывок Агады называется «Ма ништана». Дед, читая Агаду, отвечает на вопросы. Он рассказывает и о горечи египетского рабства (ее сегодня символизирует горькая трава, Марор), и о том, как Ангел смерти миновал (на иврите – «пасах») дома евреев, обреченных на смерть, и как пришлось бежать, не успев заквасить тесто, с пресными лепешками, мацой… Словом, отвечая на Юркины вопросы, дед сызнова излагает вкратце историю Исхода.

Вот все мы радостно и звонко вопим: «Даейну!». Красиво, но непонятно. Может, дед и объяснял, но я прослушал. А ведь это означает: «Было бы достаточно»… Песнь Агады рассказывает о чудесах, совершенных Создателем чтобы вывести евреев из плена. И о каком бы чуде ни рассказывалось, в заключение хором провозглашается: «Было бы достаточно»… То есть было бы достаточно одного этого чуда, чтобы мы поверили в Твое могущество. Даже если бы и не вырвались из Египта…

Каково? Как кратко и в то же время с какой силой, с каким благородством выразили благодарность Богу те, кто писал Агаду!

Пасхальная трапеза продолжается. Мы с Юркой ею до-вольны: стол ломится от вкусной еды. В том числе и такой, какую попробуешь только раз в год. И мы себе ни в чем не отказываем. Едим и жареные куриные ножки, и крутые яйца, и рыбу, и замечательно вкусный, наваристый суп мацо джощак – бульон варят из курицы или мяса, кладут в него картошку, сырые яйца, сверху посыпают зеленью да еще потом добавляют мелкие кусочки мацы… М-м! Даже сейчас слюнки текут!

Суп подносили к столу мама и тетя Валя. Они ставили перед каждым из нас глубокую, дымящуюся паром косу и тут же начинало раздаваться такое хлюпанье… Хлюпать, так же, как и чавкать, за столом не очень прилично, но уж что было, то было. И громче всех хлюпал, наслаждаясь супом, уставший и проголодавшийся дед. Белая его бородка скрылась в густом облачке пара, виднелись лишь нос да густые брови.

Мы с Юркой не упускаем ничего! Сейчас мы занялись халико. Это толченые орехи и кишмиш, замешанные на вине. Неплохо, правда? Я слышал, что в других краях евреи называют это блюдо харосет и готовят его из орехов с яблоками. Но халико или харосет, вкусная эта масса символизирует глину, из которой в Египте рабы-евреи лепили кирпичи…

Юрка оделяет нас халико собственноручно. Он кладет ла-комство между слоями мацы, добавив еще и листочки салата. Приготовив таким образом большой «пирог», Юрка с точнос-тью аптекаря разламывает его на маленькие кусочки и делит их между всей честной компанией – между детьми, конечно. Но для нас двоих он кладет халико в два раза больше. Сидящий с ним рядом Яшка вдруг заметил это. Он уже было открыл рот, но Юрка потянулся к нему с ложкой халико и Яшка выступать раздумал.

Халико не то что проглатывается, оно просто исчезает изо рта непонятным образом и тут же хочется добавки. Но благоразумие подсказывает: остановись! Ведь на столе столько всего… А как соблазнительно поблескивают бутылки! В отличие от обычных дней, сегодня нам разрешают выпить вместе со всеми, когда поминают предков. А мы и в промежутках ухитряемся тяпнуть.

Но вот уже больше невозможно, нет сил есть. Даже Юрка задумчиво и почти равнодушно смотрит на горы недоеденных яств. А взрослые, я вижу, давно уже не едят, они выпивают, разговаривают, хохочут, заглушая деда. Впрочем, Марийка, жена Робика, пока еще ест. Ей-то приходится есть за двоих! Марийка красиво причесана, хорошо одета, но лицо немного отекло и живот выпирает, натягивая шелковую кофточку. За праздничным столом, значит, присутствует еще один член семьи. Пока не родившийся…

Марийка сегодня веселая, вид у нее вполне мирный, но так бывает далеко не всегда.

Для бабушки Лизы новая невестка оказалась твердым орешком. Марийка стала первой келинкой, которая не пожелала терпеть бабкины выходки и реагировала на них совершенно непривычным для свекрови образом. Во-первых, Марийка, когда свекровь начинала скандалить, нисколько не пугалась и хладнокровия не теряла. Ей все это было, как говорится, по фигу. Ей наплевать было на бабку, как, впрочем, и на весь юабовский род, включая Робика. И уж если она теряла терпение, то выкладывала свекрови и мужу все, что о них думает. А раза два после крупного скандала складывала вещи в узелок и возвращалась к своей маме. Слыханное ли дело? В Средней Азии это великий позор для семьи. Можно ли после такого события изображать, что семья живет в мире и согласии?