Валерий Юабов - Всё Начинается с Детства

Сейчас бабушкина занавеска, помолодевшая и похорошевшая, висела на окне и как бы участвовала в празднике.

… А за столом шел шумный и веселый спор.

– Где она? Где маца? – вопил Ахун. – Никто не заметил? Зеваки!

– Я видел, как Юрка выходил во двор! – орал Ильюха.

– Ни-че-го подобного! – Юрка возмущенно таращил глаза. Кажется, на этот раз он, действительно, был ни при чем. Но у Юрки была такая плохая репутация, что никто ему не верил.

– Он, он спрятал! Айда во двор! – продолжал вопить Яшка.

Тут трапеза и закончилась. Загремев стульями, мужчины поднялись из-за стола. Прихватив по белому полотенцу – они были сложены стопочкой на бабушкиной кровати – все мы стали выходить во двор. Громкий голос деда, продолжавшего читать Агаду, словно бы благословлял нас на подвиги.

Пока мы пировали, наступила ночь. Полная луна освещала наш старый двор во всей его весенней красе. Розоватые, нежные цветы снизу доверху покрывали урючину, ими была осыпана каждая ветка. На верхних ветвях цветы терялись во мраке, на нижних светились, призрачно и волшебно. Нежный, но сильный, дурманящий запах облаком окружал дерево.

Но не так мы были настроены, чтобы любоваться цветочками! Начиналась очередная пасхальная потеха.

Уж не знаю, откуда пришел к нам этот обычай – вроде бы, ни в каких канонах он не упоминается, – но в нашей семье, как, очевидно, и у других бухарских евреев, поиски Афикомана превращены были в сражение между взрослыми и детьми. Оружием служили полотенца, на конце завязанные узлом.

– Куда заныкал, признавайся? – Ильюха размахнулся полотенцем и огрел Юрку по спине. Рука у Ильи не слабая да и полотенце с узлом вовсе не такое уж безобидное оружие. Юрка в долгу не остался… Ахун сражался с Робиком. Мне удалось огреть дядю Мишу, но и моим плечам досталось. Мы подскакивали, перебегали с места на место, орали и хохотали. Тени наши метались по земле. Полотенца так и мелькали в лунном свете… Да, уж в эти минуты мы нисколько не походили на мирную городскую семью! Уж скорее мы напоминали наших воинственных, сражавшихся за место под солнцем древних предков.

– Нашел! Я наше-е-ел! – раздался откуда-то восторженный и звонкий Юркин крик. Оказывается, не он, а как раз Яшка спрятал мацу на кухне, в духовке газовой плиты. Догадался туда заглянуть только Юрка. Торжествующий победитель потребовал награду. Все мы – потные, разгоряченные, веселые, – снова ввалились в дом.

А там, в столовой, за опустевшим столом наш седобородый патриарх продолжал громко и нараспев читать Агаду. Казалось, он даже не заметил ни того, как мы уходили, ни нашего возвращения.

Все молитвы первого Седера должны быть дочитаны до конца.

Тишина бывает совершенно разная. В лесу совсем не та, что в поле. На море, даже в полнейший штиль, другая, чем на речке. И в горах она особенная. И даже в пустой квартире… А вслушивались ли вы когда-нибудь в тишину опустевшей после уроков школы?

Я стою у окна в коридоре, напротив нашей классной комнаты. Длинный коридор уходит вдаль, сверкая натертым полом. В коридоре – ни души, ни звука. И в классах – ни звука. И на лестнице.

Ни звука… Это в школе, на переменах наполненной грохотом, топотом, криками, смехом. Да и на уроках, когда идешь по коридору, из классов доносятся громкие голоса учителей, где-то гомонят ребята, слышно, как парты скрипят. Стучит мяч в спортивном зале – там гоняют баскетбол. Кто-то пробежал по лестнице и шаги разносятся так гулко, что в коридоре отдаются эхом…

А сейчас повсюду тишина. И я ее слышу…

Ведь когда говоришь – «не шумит», «не гремит» и все такое прочее, это еще не значит, что ты описываешь тишину. У нее есть голос и в разных местах он звучит по-разному… Только вот попробуй его описать!

Я и сейчас не смогу. А уж тогда вообще об этом не думал. Просто стоял и слушал. И мне было хорошо. Мне нравилась школа именно такой вот, безмолвной, освобожденной от суеты, от нервного напряжения, от неприятного ожидания: «Юабов, к доске!», школа отдыхающая и все же окружающая меня чем-то неповторимо своим.

Я стою у окна, на меня дышит теплом батарея. А на улице – лютый февральский мороз, пронизывающий ветер. Снег на школьном дворе подмерз. Утрамбованный сотнями ног, он почти превратился в лед. Отсюда, из окна четвертого этажа, все его неровности, возвышения и ямочки, даже очищенная от снега небольшая дорожка, кажутся мне уменьшенным горным ландшафтом, который я вижу с высоты птичьего полета. Там есть вершины, ущелья, лощины. Их разделяет замерзшая река, прорезающая пространство черной, извилистой лентой…

Если же поглядеть дальше, оторвавшись от этого игрушечного пейзажа, глазам открывается действительно бескрайняя панорама. Окраина города с невысокими домиками, за ними – убегающая к холмам дорога, а потом – сами эти холмы, где-то у линии горизонта переходящие в горы, в отроги Тянь-Шаня. На чистейшем голубом небе видны их снежные пики, за которые сейчас уходит багровый солнечный шар. Он опускается все ниже, уже виден только кусочек его, только багровый серпик… И, будто вдогонку за ним, внезапно устремляется ввысь, к вершинам, крошечный самолетик. Это он взлетел с военного аэродрома, что там, у подножия гор… Отсюда он кажется таким маленьким, но вырисовывается в небе четко, у него острый хищный носик – наверное, это МИГ-29, новинка, секретный самолет. Такие только недавно стали летать с этого аэродрома.

Минуту-другую МИГ поблескивал в лучах заходящего солнца, потом и солнце скрылось, и самолет исчез…

И как раз во-время: я опустил глаза и увидел во дворе знакомую невысокую фигурку. Это шла в школу Юлия Павловна, наша учительница географии.

По средам у нас географический кружок. Посещает его не так-то уж много ребят – впрочем, как и другие кружки, – но всем нам здесь интересно. В том числе мне и моим друзьям, Савчуку и Смирнову.

Пока Юлия Павловна, шмыгая замерзшим носом, снимала теплый платок и согревала пальцы, собрались все кружковцы – человек десять. Юлия Павловна уселась на стол, своей позой как бы приглашая нас чувствовать себя свободно. Мы и почувствовали: развалились на партах, кто как мог и хотел… Никому, кстати, не возбранялось во время занятий вставать с места, вообще вести себя, как дома. Да и одеты мы все были не в школьную одежду, а по-домашнему. Это чувство свободы мы особенно ценили в кружке.

– Ну, поплыли? Значит, ищем капитана Гранта… Кто хочет встать за штурвал? Ты, Савчук? Прошу…