Наталия Медведева - Любовь с алкоголем

Шемякин стоял с армянином, заснятым ТиВи. Художник — виновник торжества — был весь затянут в черную лайковую кожу. Черная оправа крупных очков, казалось, тоже была кожаной.

— Если бы в тридцатые годы Коти выпустил свой одеколон «О де куир» Шемякин первым бы его «носил»… Как вас зовут?

— Вильям Даглас… Билл. А вас? — Он зажег спичку, забрав коробок из ее рук. Она взяла его за запястье и приблизила спичку к самой сигарете.

— Мое имя… — выдохнула она дым первой затяжки, — пусть будет очень русским… Маша Петрова!

— О, милая! Вам совсем не идет. Правда, ваше настоящее имя вам тоже не подходит. Славица! Вы представляете? — сказал седой Вильяму. — Вы не «славите», а все низвергаете! — добавил он и выпустил клуб дыма.

Девушка отмахнула дым рукой, выскользнувшей из-под норки, из янтарного плиссированного рукава блузы.

— Почему бы нам не выпить, Даглас? Пожалуйста, принесите. Не хочется идти в тот угол, со всеми этими людьми, готовыми целовать хозяина галереи неизвестно за что.

Вильям Даглас, Билл, пошел.

Шампанское и пластиковые стаканчики стояли на приемном бюро галереи. За ним распоряжалась девушка в слишком летнем платье. Тощие руки торчали из коротких рукавов. Он сказал — два, она в свою очередь попросила его приглашение. Приглашение он отдал кому-то при входе и вообще ему не понравилась ни эта «летняя» девушка, ни ее вопрос. Он сделал вид, что не знает ничего больше по-русски и отвернулся. Югославка уже пила шампанское, стоя с армянином и Шемякиным, который только что освободился от старушек в белых сатиновых палантинах, пожелтевших со времен революции. Говорили они на таком же старом, как и палантины, русском.

Подошел Нахамкин — владелец галереи — полный и лысый и, извинившись, сам налил шампанское Вильяму. Он шепотом сказал «летней» девушке — та оказалась американкой, — что она не должна спрашивать приглашений у американцев, а лучше пусть следит, чтобы русские приглашенные не очень часто подходили за стаканчиками. Этих приглашенных было уже довольно много. Тем более что все они приводили «друга» и приходили на час позже — знал по опыту посещений русских мероприятий Вильям Даглас.

Это были в основном упитанные мужчины с чуть опухшими лицами, в костюмах и галстуках. Некоторые с маленькими дурацкими сумочками, как итальянцы — для ключей, портмоне, еще чего-то. Здоровающиеся за руку и тут же направляющиеся к столу за шампанским. Мощный парень в узковатом костюме, с яркими губами остановился около Славицы, но она отвернулась к «Девочке на катке».

Вильям подошел к ней, протянул стаканчик, и она вставила его в свой, уже пустой.

— Я вижу, вы почти всех здесь знаете, — Вильяму не понравился яркогубый парень.

— О, да! Ха, к сожалению. Могу представить. Заочно. Вон тот, здоровый, с дамским ртом, мой бывший любовник. Тощенький, так близко разглядывающий картину, художник Следков. Тоже мой бывший. Растопыривающий пальцы, да-да, рядом со здоровым — мой бывший муж. А за столом, выдающая шампанское, Барбара, его бывшая любовница. Может, и настоящая. Ее подруга, та, что в кимоно, и она принимают активное участие в жизни бывших граждан восточной Европы. Спят с мужской половиной. Они даже русский подучили. Кстати, это они помогли Нахамкину организовать этот первый вернисаж в Лос-Анджелесе. То есть — пригласили фотографа, местное ТиВи… Статью сами, наверное, напишут… Я не могу уйти, приехала на машине знакомых… Вы что-то сказали?

Вильям не сказал ничего. Но после вопроса, заданного тоном явно ожидающим, спросил:

— Вы бы хотели уйти? У меня есть машина. Можем пойти поесть, если хотите… Вы любите суши?

Скуластая девушка в два глотка допила шампанское и сунула в руку Вильяма стаканы.

— Кто-нибудь в эЛ.Эй. не любит?! Извини за агрессивность. Я действительно люблю и знаю потрясающее место. Я выйду тихонько и буду ждать на углу, по правую руку от галереи. О'кей?

И она пошла в сторону дверей. Он видел, как она остановилась рядом с армянином, потом протолкалась сквозь старушек и встала перед яркогубым парнем. Он что-то сказал ей, она ответила, и парень взял ее за плечо. Она вывернулась, оставив у него в руке норку. Блузка вздрогнула, и плиссированный рукав совершил глиссе с приподнятой руки — она ударила его куда-то между подбородком и плечом. Он отдал ей норку, и она вышла.

Вильям Даглас в свою очередь сунул стаканчики старушке, сказавшей «сударь милостивый», и быстро пробрался к выходу.

Он взял машину из паркинга и проехал блок по Ла Сиенеге, до угла. Ее не было, и он свернул — на Розвуд. Югославка шла на несколько ярдов впереди. Слегка балансируя. Вильям медленно подъехал и, остановившись, распахнул дверцу с ее стороны. Он думал, что она плачет. Но она не плакала; села в машину, сказав «спасибо», и хлопнула дверцей.

— Поедем отсюда. Эти люди не меняются. Раз ты позволишь при них… расслабиться, они моментально и навсегда записывают тебя в свои. Они не отделяют частную жизнь от публичной. Может, потому что и та, и другая у них недоразвиты…

Настоящий суши-бар, как сказала она, «не для позеров», находился почти в даунтауне, на Первой улице, переходящей в Беверли бульвар.

Входя в «Хамаёши», казалось, что входишь в предбанник. Температура резко отличалась от уличной (хотя и зимой в Лос-Анджелесе пар не шел изо рта…), эта теплота, смешанная с тонким запахом еды, сразу облепляла лицо. Особенно глаза. Они будто ояпонивались.

Бар был занят шумными и чем больше выпивающими, тем шумнее, японцами, забывшими о заповедях самураев, и пару посадили в заднюю залу. Они все равно могли слышать команды по-японски — «хай! си ма са! орегато! хай!» — и музыку с вечным соло сентиментального саксофона.

Она сняла норку и бросила на соседний, пустой, полукруг дивана. Вильяму нравилась эта ее блузка. Она будто вторая кожа вторила движениям чуть приподнимающейся от дыхания груди. Девушка делала большие круглые взмахи — янтарное шампанское ткани лилось вниз по руке, — убирая со лба волосы. Она выпила одну за другой две маленькие чашечки сакэ.

— Каким образом ты там оказался, Даглас?

Он не знал еще, нравится ли ему ее манера называть его по фамилии. Но ему было куда лучше здесь, с ней вдвоем.

— Я слежу за всевозможными русскими мероприятиями в городе… А что, ты тоже там была…

— Ох, это моя болезнь, если хочешь. Каждый раз я надеюсь, что будет что-то новое, другое… Глупо. На здоровье! — Она приподняла высокий стакан с пивом. — Откуда ты знаешь русский?

Маленькая японка принесла им дощечку с сашими.

— Я могу сказать, что русский для меня тоже что-то вроде ахиллесовой пяты. Мой отец родился в России.

Смешивая горчицу с соевым соусом и облизывая палочки, югославская девушка поглядывала на Вильяма. «Он вполне может быть славянином — со своими широкими скулами, с широко расставленными глазами…» Он был светлым, и темно-зеленый свитер с чуть преувеличенными плечами очень шел ему, подчеркивая зелень глаз. Славица улыбалась, приподняв левую бровь — «Одето ли у него что-нибудь под свитером?» Две острые косточки ключиц виднелись над воротом. Она откинулась на спинку дивана, все так же играя палочками. У нее был странный маникюр — длинные ногти были покрашены перламутрово-синим лаком только посередине.