Петр Кириченко - Край неба

Шло время, поезд все бежал и бежал, и по проходу, мерцая лысиной, протащился проводник, заспанный и равнодушный, с толстыми, вывернутыми губами.

— Борисполь, — бубнил он. — Следующая Борисполь… Кому надо, Борисполь. Стоим одну минуту… Борисполь…

Анастасия ловко подхватила сумку, стоявшую у ног, и поспешила к выходу. Состав уже скрежетал и тормозился, замелькали белые станционные фонари, и вскоре показалось желтое, приветливое в ночи пятно перрона и вокзал. Поезд остановился. И, не отстояв даже положенной минуты, тронулся.

— Три часа промелькнуло — и не заметила, — сказала в пустоту Анастасия и пошла по перрону.

Вокзал в Борисполе, кирпичный, приземистый и весь какой-то ладный, с узкими, тепло светившимися в ночи окнами, оказался в эти часы совсем безлюдным: в маленьком зале ожидания, где стояли желтые скамейки, не было ни души. Оконце кассы было закрыто и занавешено изнутри зеленой материей, на двери буфета висел простой, с толстой дужкой замок. «Да и что, — подумала Анастасия, — городок маленький, кто сюда приезжает». Посидела какое-то время в зале ожидания, но от безлюдья ей показалось сиротливо, и она вышла из вокзала и направилась к недалекой автобусной остановке. Ждать первого автобуса предстояло целый час, потому что время было раннее, но Анастасия не расстроилась. «Сядешь в автобус, на повороте выйдешь, — растолковывал ей вчера сосед, бывалый человек, проработавший долгие годы кондуктором на поездах. — Вот тот, другой, и доставит тебя в аэропорт, а там спросишь, там знают. И люди там хорошие». Говорил сосед медленно и очень рассудительно и рассказал к случаю, как он ездил в этот самый аэропорт встречать свояка. «Четкость у них необыкновенная, — заключил он, — как на поездах!» И передал привет сыну Анастасии… Она вспомнила его уверенные поучения, но заранее тревожилась, переживала страх заблудиться. «Сядешь, да не в тот, а то поворот прозеваешь, — думала Анастасия, топая туда-сюда на остановке, — кто ж знает, куда мне нужно. А сын дал знать — в семь часов его самолет». Анастасия хотела было достать телеграмму и еще раз прочитать — радостно ей становилось и хорошо от скупых слов на белом бланке, — но пошел снег, и она пожалела. «Намокнет, — решила, огляделась: земля поспешно белела. — Ранняя зима, ранняя, но да ничего, с поля уже все повывезли, приготовились люди к холодам…» И вспомнилось ей, как когда-то, не зная ни выходных, ни праздников, работала она в колхозе; вспомнилась нескончаемая делянка свеклы, дожди и грязь, когда чистишь, чистишь до немоты в руках и кажется, нет конца этой работе, а спина деревенеет — не разогнуться. «И не платили, а люди гнулись, — сказала Анастасия тихо, без обиды сказала, потому только, что было это, — и всю какую ни есть тяжесть вынесли». И все ходила на остановке, поджидая автобуса.

В аэропорт Анастасия добралась как раз к семи часам. Снег разгулялся, раскрутился, не находя себе места, падал на землю неохотно, будто собираясь взлететь вскоре; и в белой его мгле здание аэропорта показалось Анастасии нарядным, словно праздничным, большие окна ярко светились, звали к себе. Где-то неподалеку прогрохотал самолет, а после все стихло, и только снег все кружился и кружился в своей бестолковости. Уже развиднелось, и день из-за первого снега казался ослепительно ярким… Анастасия вошла в большой зал, огляделась, взглянула даже на высокий причудливый потолок, подивилась громадности строения и отыскала глазами «справочное». Там ей коротко сказали: «Ждите!» — и Анастасия простояла в нерешительности минут двадцать и встревожилась: большие часы отмечали, что уже десять минут восьмого. «А в телеграмме значится: «семь часов», — подумала она. — Сын прилетел и бегает, ищет меня, а разве в таком большом зале, где столько людей, найдешь?» И решительно отправилась на поиски сына. Ей подсказали, где служебный вход, и она попала к проходной и долго втолковывала усатому вахтеру, что приехала встречать сына, что сын ее летчик.

— А то вдруг разминемся или еще что, — говорила Анастасия, показывая телеграмму. — А так я буду стоять, он и увидит…

— Пропуск тута надо, — басил вахтер из своего окошка, на телеграмму косился. — Без пропуска не положено.

— Да откуда же у меня пропуск, — удивлялась Анастасия. — Сын прилетает…

— Ладно, — сжалился вахтер, — иди… Вон там за стеной и стой, тут они все ходют.

Анастасия устроилась стоять под стеною здания. Перед нею, на просторном заснеженном перроне сторожко застыло несколько больших самолетов; в вихревом движении снега они, казалось, летели низко над землей. У одного из них — того, что поближе, — хлопотали люди; маленькие рядом с самолетом, они охаживали его, как живое существо. Между самолетами, нарезая свежие следы, сновали автомашины. И самолеты, на которых Анастасия никогда не летала, и снег, и ожидание встречи с сыном, и весь этот заснеженный мир аэропорта, совсем не похожий на тесное пространство двора и хаты — десяток вишен, яблоня перед окном, забор да обыденность комнат, — рождали непривычную легкость. И Анастасия всматривалась сквозь снежную пелену, радовалась тому, что у нее такое хорошее место: видит она всех, да и ее не пропустишь; прикрывалась платком от залетного ветра, обсыпавшего снегом, и ждала.

Мимо нее проходили летчики, удивлялись на терпевшую непогоду женщину и пропадали где-то в снеге; вахтер наведывался из своей будочки — присматривал, молчал и уходил. Анастасия приветливо кивала ему, как бы говоря: «Да здесь я, здесь, никуда не хожу». Она открыто поглядела в лицо сердитого с виду начальника, который даже приостановился, заметив ее, строго оглядел и спросил, что она делает на служебной территории. Анастасия ответила ему и подала телеграмму. Начальник взглянул на листок, подумал и, не сказав ничего — лишь кивнув, ушел. Анастасия боялась, что он выпроводит ее, попавшую в эти запретные владения. «Сына я жду, — думала она, как оправдывалась, — что же в этом такого?..» И все стояла, не чувствуя ни холода, ни быстрого бега времени. Снег присыпал ее так основательно, что она стала даже незаметной среди общей белизны.

Вахтеру пришла смена, и он, как положено, передал напарнику Анастасию, будто объект какой; от него Анастасия и узнала, что пошел десятый час. «Что же делать? — встревожилась она. — Что же делать?» Вахтеры ничего путного сказать не могли, отмахивались от нее.

— Сходи к диспетчеру, — посоветовал тот, что сменился, показал дверь и пошел домой.

Диспетчер сидел за прозрачной перегородкой, он что-то записывал, кидался то вправо, то влево над столом, говорил кому-то невидимому. Анастасия терпеливо стояла перед ним, не решаясь беспокоить. Только теперь она вспомнила, что оставила сумку у стены, и успокаивала себя тем, что так оно даже и лучше, что сын, проходя мимо, непременно узнает ее. «И сразу же поймет, что я где-то рядом, — думала Анастасия. — Как же ее не узнать, черная она, удобная… и на каждый день, и так если…» Диспетчер раза два взглянул на Анастасию, но не увидел ее, будто старая женщина только померещилась. Он «выпустил» все самолеты, потребовал резерв и его отправил в рейс, но пассажиров все же оставалось много. Самолетов больше не было, из-за метели никто не прилетал, и диспетчер с досадою думал о том, что начинается заварушка. Ему хотелось только одного — поскорее передать смену и уйти домой.