Сергей Рок - Алехандро Вартан [СИ]

— На, сам смотри, кому давать, кому не давать. Можешь не работать с живыми, если тебе дорог кто-то, кто был раньше, можешь продать ему билет. Это сейчас он — черный, мглистый шар, это — состояние за зимой. А ты скажешь — ну всё, вот тебе билет. Но только не знаю, куда ты всё это денешь.

Но никуда не пройти без проблем. Поэтому, такие люди и не рождались, и никто из живых еще никогда и близко не подходил к этому. Люди даже понятия не имеют, где и что. Но если надо познать, по делу, без того, чтобы вы грели в голове свой собственный жир, вам придется воевать, так как есть Система.

Она тотчас включит красный огонёк.

Danger!

Я налил вина и слушал следующую песню:

Пиджак продолжал свое безмолвное висение, и его словом было тишина. Предметы имею разную степень соприкосновения, и самая страшная вещь — математическая пустота — непонятна, если пытаться понять ее в лоб. Если вещь является собеседником, ее голос — это ее голос.

— Нравится музыка?

— Да, — ответил пиджак.

— О чем ты думаешь?

— Моя мысль — она словно индикатор. Она всегда находится в одном положении. Но потоки идут.

— Идут, — ответил я.

— Масса отживших существ больше массы живущих. А ведь так было не всегда. Давайте разложим все вопросы по полкам.

— Давай, пиджак.

— Итак. Масса. Поиск еды, место на полочке в мировой пищевой цепочке, работа органов, поиск наслаждения. Что еще?

— Поиск любви.

— Любовь — это вещество, а у человека свои вещества. Не надо смешивать.

— Значит, если будут существа иного рода, у них будет своя любовь?

— Уж точно могу сказать, нашу любовь они не поймут.

— Все относительно.

— Все слишком относительно. Что тебе надо вне этой цепочки? Наслаждение — это машина для собстенной жизни. Если ты еще не наслаждаешься, то надо наметить пути, просто уровень счастья для всех разный. Животное ест, и оно счастливо. Если ты даешь ему еду, ты хороший, если нет — то плохой. Мир денег лишь немного отличается от мира животных, хотя в нем есть язык, есть надстройки, есть буфер, который стоит перед едой — таким образом, кажется, что все намного сложнее.

— Но люди все равно умнеют, — ответил я, — и этому множество подтверждений — все больше деятельности переходит в интеллектуальную сферу.

— В области духа — тишина.

— Ну да, — я закурил, — тут ты прав, пиджак. 99 % всей деятельности в области метафизики есть просто игры и больше ничего. Колдовство — игра с бесом — также не относится к науке. Значит, ты прав? Прогресса нет?

— Есть.

— Какой же он?

— В области питания. Новые станки, новые технологии пищи. Самолет. Ты сел на самолет, перелетел в другое место, и теперь ты — потребитель на новом месте. Миграции потребителей. Перераспределение потребления и средств. Больше ничего.

— Любовь — тоже игра, — сказал я.

— Любить надо вообще, — ответил пиджак, — статическое висение на спинке стула вроде бы лишено движения, но поза полна любви. Любовь — умение ценить и наслаждаться чужим видом, и на это способен лишь Дьявол — ибо в нем есть что-то от игрока.

— А Бог?

— Разве есть дуализм?

— Надо заварить чай. Но ты не можешь попить чаю.

— Знания — лучший чай. Так, собственно, и высшим наслаждением человека может быть некое знание, ну и плюс сюда — немного частного.

— Но такая любовь субъективна.

— Научись любви у Дьявола, умей наслаждаться не призмой чьего-то образа в своей голове, а именно объектом. Когда два человека любят друг друга, они просто особенно любят каждый себя — хотя в процессе возникает связывание, взаимопроникаение. Хотя и нельзя сказать, что это не любовь.

Играл Judas Priest, альбом 1976 года, Sad Wings Of Destiny. Я люблю рок-музыку за ее ритм, прежде всего, а понимание текста дано лишь тем, кто учил английский язык. Раньше слушали весело. Например, была песня «Кентастик», то есть, «Can» t touch this», идентифицированная народно. Кто помнит? Я помню. Неверные ассоциации — это перебор образа методов — что упало, то пропало.

А, конечно, это уход от темы и возвращение к себе самому. За окном — все та же осень. И жизнь перестанет быть параллельным миром, едва я соединюсь с самим собой, с тем, что сейчас должен сидеть за компьютером в редакции и сочинять очередную статью. Но иди же ты, иди мимо, вода обычных дней. У меня нет желания к тебе возвращаться. Я включаю хард-рок, чтобы освежить свою грусть. И она сильнее.

И я сильнее.

Где-то там, в середине лучистого дня, стоит офис, и люди переливают информацию из пустого в порожнее. Всё есть пыль и суета.

— Благородный человек бездеятелен и осуществляет недеяние; человек низкий деятелен и его действия нарочиты, — сказал Лао Дзы.

Однако, любая внешне правильная глубина ошибочна по отношению к жизни. Некогда виды боролись на полях живой природы, и выиграл самый умный, а далее — в ходе межвидовой борьбы, образовались общественные прослойки и принципы. Что новое может появиться теперь? Кондиционеры отрабатывают свой долг. Все люди — автоматы. Главный посылает сигналы. Возможно, он находится в двух местах одновременно, один — в редакции, а другой — все еще на борту Доньи Пас, где он занимается сбором черных плодов и монотонных теней. Я вполне могу допустить, что всякий человек может быть каким-то образом избран, и в этом случае ему доступны чужие мысли, чужие смерти, и даже — возможность побыть внутри совершенно другой души.

Я открыл дверь, вошел в зал, где горели свечи, а за окном простиралась абстрактная хрустальная даль. Меня никто никуда не вызывал, и я понял, что я здесь, чтобы примерить на себе шкуру Дьявола.

Я не знаю, зачем это надо, и для чего я вообще что-то примеряю. Наверное, правда вообще не обязательна. Все люди, должно быть, есть некие персонажи, но никто не догадывается. Было, впрочем, сказано — весь мир театр, но что толку, слова, слова. Другое дело, практическая метафизика.

Человек живёт только тем, что было сказано.

Я сел на стул в центре комнаты, и не было никаких других приборов. Я был сам себе инструмент, и сам себе хранилище, а также и работник этих темнейших складов, и было совершенно ясно, что и Он точно так же приходит в комнату, чтобы сесть на стул и осматривать невероятную глубину складов своих. Пиджак? Он где-то рядом.

Попробуйте представить себе темно-синий провал моря, даль потухших жизней, холодный ветер, гасящий любой оптимизм.

На всём протяжении этой бездны располагались ящики с архивами. Один архив, одна жизнь. Но, так как большая часть всей это массы достаточно однообразна, вся она шла своим путем. Но все это нельзя сравнивать с морской далью, потому что море не так уж страшно, а прочих воронок человек не видел. Спиральные галактики не имею таких же поворотов - они проще. Молекула ДНК? Нет, это неверное сравнение, хотя если бы сказать тут — мертвая молекула, спираль навсегда ушедшего, прекрасная форма отсутствия и бесконечной смерти — разве было бы это не правильно?