Сергей Рок - Алехандро Вартан [СИ]

Я выпустил одну поэтессу, и мы отправились бродить в серый свинцовый город, который, подогреваемый жаждой душ, казался самым светлым и священным местом. Поэзия способна придать красок чему угодно. Настоящий творец ритмических столбов прекрасен даже в тюрьме. Если говорить локально, то что там делать, в тюрьме?

— Однажды это случилось в первый раз, — сказал я с тоской, — я стал слышать музыку. Она лилась повсеместно, и я понял, что она ни хороша, ни плоха — это самая настоящая иная музыка, которая принялась меня сопровождать. Появление ее нельзя было объяснить. С точки зрения физики — это невозможно. Нужно, чтобы где-то неподалёку был источник. Но я перемещаюсь, я хожу, в данном случае, мы идём вместе, нет никакого источника. Вы слышали?

— Нет, — ответила она.

Тогда я понял, что даже в таком состоянии, когда нельзя сказать, есть ли у человека душа, или это — тень, пятно, всё та же номерок из дьявольского гардероба, я не могу владеть существом полностью, хотя и нет никакого существа. Но всё же — я не писал эту повесть. Она прожила ее самостоятельно. И она продолжает что-то искать и не слышать — ей нужно не слышать, какие-то скрытые силы влекут ее куда-то в сторону спорадических посевов, и я ей не нужен.

Хотя я всё могу. И это вообще — это не жизнь. Это материализация замысла. Я могу щелкнуть пальцами, и появится водитель на лимузине.

— Куда едем? — осведомится он.

И да, мы куда-то поедем, и не важно, не важно, что будет вокруг. Какой угодно пейзаж. Рай или ад.

Конечно, музыка играла, потому что там сидел гарсон с плеером.

Всё просто, и всё сложно, и я решил с ней не играть. Можно было, конечно, сказать, что я — злой ребенок с искусственными глазами, или улучшенная версия бродячего пиджака-призрака из наших коридоров. Но — ни осудить, ни похвалить. Потому что другого нет, я один, и это всё — моё темное тело, и, в конце концов, я нанялся на эту работу. Только и всего.

— Ладно, — сказал я.

— Я пойду к нему, — сказала она.

— Идите.

— Не может быть. Вы сгорали от страсти? Когда-нибудь? Так сильно, чтобы никого не замечать?

— Я уже сгорел, — сказал я, — а когда человек сгорает, его бросают как медную вещь в спирт, чтобы немного почистить. Идите, пожалуйста. У вас будет свобода выбора, хоть это и блеф. А мне надо идти.

Она обняла меня с дежурной благодарностью. Я ощутил скрытую боль. Побольше бы…. Крови. Но крови нет, только синий песок. Он обеспечивает быстрое перемещение, быструю трансформацию. Прямо сейчас открыть окно и совершить побег, прыжок в никуда, всё в черту. Экстренный разрыв контракта. Никаких выплат. Никакой пенсии. Никакого Улья — там все будут тыкать пальцами, рогами, хвостами — мол, что ты, ты неудачник.

Может, и Улья нет? Бесконечный цикл. Как же поступить. Вернуться и посмотреть ей в лицо и сказать — хотите выйти? Ведь недавно я работал в газете. Разве я не работаю там и теперь? О чем я пишу? Должно быть, банальные и скучные новости.

Тогда, тогда надо будет всех выпустить, земля лопнет, и всё.

Я вернулся.

— Что это? — спросил я.

— Infinite dreams, — ответил гарсон, — музыка должна быть плотной и тугой, как резина. Это вам нравится. А что до меня, то мне нравится все, что существует. А как иначе?

— Давай организуем рок-группу, — сказал я, — это альтернативно, гарсон. Одно и то же. Не знаю, как ты. Может, ты изленился, может, тебе ничего не надо. Но ведь когда-нибудь будет развязка. А потом — уже совсем ничего. Я думал об искусстве, а также о том, чтобы спуститься, наконец, и проявить себя. Но быть кумиром толпы не модно, да и никто со мной не сравнится, люди из чувства зависти начнут бросать в меня тухлые помидоры, и меня никто не оценит — всего лишь потому, что в мире отсутствует ценность и честь. Представь себе — это слишком идеально. А хэви-метал не бывает идеальным. Он тяжел. Можно стучать. Можно кричать.

— Можно попробовать. У меня скоро отпуск.

— Не скоро.

— Тысяча лет.

— Нет, ковать металл надо, не отходя от кассы. Хотя, знаешь, я импульсивен. Давай подумаем позже. Еще коньяку.

Хорошо, должно быть, что есть на свете Брюс Диккенсон. Я могу прийти, поклониться ему и сказать: признаю, что ты важнее, чем я.

Но — всё то же. Ячейка. Коллекция. Гербарий. Мне уже и самому это надоело.

Тогда я открыл дверь, и моя роль закончилась. Я был в своей квартире, из открытой на балкон двери доносился поток воздуха, смешанного с запахом обыденности. Всё было просто. Соседи жарили картошку.

Ключи были при мне. Должно быть, следовало поспешить — где-то там начиналась Свадьба. Там, далеко, и лишь в голове это отзывалось музыкой, шипением, как будто понемногу испарялся мозг. Первое время я думал, что неплохо было бы отправиться на работу в газету, чтобы проверить — работаю ли я там. Но наваждение вскоре ушло. Конечно, о чем речь. Я там работал, я писал статьи. Мне даже позвонил Главный, и я едва не спросил у него — как там дела на Донье Пас, но вовремя остановился. Я лишь поставил его в эту роль, на деле — это был кто-то вроде меня, мой темный предшественник, успешный кандидат, идеальный работник.

— Всё пишут слишком рамочно, — пожаловался он, — а я подумал, что если и не делать так, то все равно никто ничего не заметит.

— Сразу не заметят, — ответил я, — надо приучать читателя к качеству. В обратном случае, мы их приучаем к тому, что нет никаких требований.

— Все заменяет Интернет.

— Никогда. Сам по себе Интернет — просто сеть, но она создана человеком.

Я задумался об Улье, но мысль не хотела мне поддаваться, и реальность беднела — мне требовалось множество синонимов для ее описания, я не знал ни одного. Вещь. Нет. Вещизм. Вещественная куча, где мысль сжимали, сжимали, пока не потекла вода, пока не лопнул телефон — нет, он не лопнул, но ожил. Это была Света.

— Завтра выходной или нет? — спросила она.

— Почему выходной?

— Ты не знаешь?

— Ты меня озадачила. Давай посмотрим в Интернете. Да, выходной.

— Ну ладно. Не хочешь ничего мне сказать?

— Нет.

— Пока.

— Пока.

Многие животные умеют играть, и это — хорошее свойство, особенно если посмотреть, как кошка играет со своим хвостом. Это — зачатки творчества. К сожалению, все устроено так, что кошке никогда не взлететь над тюрьмой собственного материализма и не модифицировать эту игру. Взгляд сверху прост, вам не надо вдаваться в суть онтологии — вот кошка и хвост, а дежурный ум вам скажет — яйцо и курица. Что было раньше?