Сергей Рок - Алехандро Вартан [СИ]

— Почему? — спросил я.

— Просто я знаю. Это руины ранних Домов.

— Да, ты же знаешь, куда мы едем.

— Не только. Почти нет в мире зданий, которые бы сохранились после Потопа. Пирамиды, может быть. Но они не здания. А это — именно это место.

— Что за место? — не понял Иван.

— Здесь хранятся вещи. Они здесь везде.

— Вещи, которые остались после Потопа и были до Потопа? — спросил я.

— Да.

Надо сказать, что мы и правда скоро прибыли. Дорога, поднявшись еще выше, выходила на небольшое плато, и здесь нас ждала серия зданий, которые можно было назвать храмами. Я думаю, этот стиль был взят отовсюду понемногу — словно бы здесь воедино были слиты все мировые религии. И здесь можно было порассуждать — предположим, и это здание существовало до всемирного наводнения. А значит, некогда на земле правил единый Бог, если рассматривать его в аспекте именно культа. Потому что любой грамотный человек скажет — Бог живёт в душе у каждого человека. Может и Дьявол там жить. Могут и бесы быть. И пустота. А церковь — это уже вещь отдельная, и чаще всего она служит вещам посторонним (власти, например). А уж спорить с этим или нет — не знаю. В споре тут истина не рождается. Здесь человек в своем стремлении к миропониманию должен быть абсолютен.

Мы остановились, и водительница дрезины помахала нам рукой. Мы высадились и попрощались. Отпустив сцепление, она повела свой железнодорожный прибор дальше — и кто знает, куда именно. Может быть, еще дальше, за грань бытия.

Здесь, на высоте гор, и зарождался мировой дождь. Туманы копились, как монетки в копилке. Они могли ждать сколько угодно, время не имело большого значения. Мировой дождь, быть может, начинался и не здесь, так как могло быть и другое пространство, отдельная ячейка, где бы все это происходило. Но человек об этом не знает. Это видели цыгане. Да. Им удалось идти и пройти, они нашли новую землю. По правде говоря, я не мог сказать в точности, какая часть меня об этом знала, и это могло быть иллюзией, и доверять чувствам не было смысла.

Туманы крутились за горой, окольцовывая леса, расположенные ниже. Таким образом, к ним пририсовывалась борода. Можно было предположить, что этот туман имеет ту же структуру, что и тот, за пределами которого находится Субконтур, но я ощущал внутренне, что здесь все иначе и, быть может быть, проще. Один мировой дождь передаёт эстафету другому. Пусть даже они идут на разных планетах. Совершенно неважно. Если продолжить эту цепочку, дождь может быть прекрасным проводником. С его помощью можно отправляться в путешествие. Главное, никогда не выходить из его тернистого тела.

Но сейчас до дождя было далеко. Да и скорее всего, в этом месте он и не шел. Это был один из источников. Можно было представить себе сложную систему, во главе которой стоял медный кран, и жизнь, и свет, и тьма, все выходило из одного места, подсвечиваясь тусклым металлом.

Мы шли по каменной дорожке ко входу, и здесь Наташа указала на предметы, сложенные поодаль:

— Вот, видите, — сказала она.

Она показала нам какой-то кувшин.

— Предметы? — спросил я.

— Да, — ответила она, — здесь они сохранились. Кувшин этот мог лежать тут с того момента, как пришёл дождь. Но он, дождь, пошел вниз, как лавина. А вещи себе лежат.

— Давно лежат? — спросил Иван.

— Не знаю.

— Но ты все знаешь?

— Мы же сразу собирались идти сюда. Это был договор.

— Я уже забыл про договор, — произнес Иван, — я думал, что мы идем просто так.

— Я уже тоже забыла, — ответила Наташа, держа в руках кувшин.

Я думаю, она вновь начала просвечиваться. Казалось бы, еще совсем недавно мы пили коньяк, но теперь его сила вновь отступила. Впрочем, все это теперь не имело значения. Мы были на месте. И я не знал, что это, для чего это, в чем смысл?

У входа нас встречал монах. Обычно мы ищем аналогии. Видимо, так проще жить в своем субъективизме. Так ты становишься более понятным, и, при нахождении внутри общества, это даёт определенные выгоды. Я вряд ли был способен дать определению образу этого монаха.

— Вы нас ждёте? — спросил я.

— Всегда жду, — ответил он.

— Можно идти?

— Идите.

Мне кажется, помимо рождения физического, есть еще некое другое состояние вспышки. Оно может быть только однажды. Его нужно успеть поймать. Это словно поднять на поверхность давно затонувшую подводную лодку и дать ей жизнь. Неожиданный толчок. Реактор заводится. Вода покидает отсеки. Лампочки начинают мигать и загораться. Вековая тьма отходит, теряясь в углах перегородок. Вздрагивает змейка на круглом экране осциллографа. Локатор показывает положение кораблей в близлежащем периметре.

— Капитан, — говорит старпом, — капитан.

— Я здесь.

— Вы думаете, это правда?

— Правда.

— Как приятно немного побыть живым. Смотрите, у нас нет потерь в составе.

— Давайте что-нибудь сделаем.

— Давайте. Пока жизнь горит. Долго она так гореть не будет. Надо успеть.

— Но что успевать? Пустить торпеду?

— Да, но куда?

— Ищите, где-то было вино. Надо его выпить. Неизвестно, когда будет еще одна вспышка.

И правда. Плотность времени — океан. В обычном океане человек более или менее ориентируется. С временем все сложнее. Но никто не знает, хорошо это или плохо, во всяком случае, на этапе текущего момента.

И вот, сбегается весь экипаж. Уж и никто не помнит, когда лодка затонула. Быть может, это было до потопа. Тогда тоже железные рыбы протыкали толщу солёных вод. Кто теперь об этом знает? И вот теперь — новый восход.

— А были ли еще восходы? — вопрос.

— То есть, это не в первый раз?

— Почему бы и нет.

— Надо поискать следы предыдущего воскрешения. Могут валяться пустые бутылки вина. Потому что все повторимо. Один человек все время находится в рамках одной и той же сущности, только меняются жизни. Только никто не даёт ему методы перетаскивать концентрацию своего сознания из одного бытия в другое. Но такие методы есть. Это — очень большая вещь. Теория относительности и Эйнштейн — это детские игрушки. По сути, это — вещь, которая дарит существу бессмертие. Физически жить вечно нельзя. Но они, методы, позволяют сохранять сознание, по факту, это — вечная жизнь. Главное, ничего не забывать.

— Бутылки обнаружены.

— Старые или новые?

— И старые, и новые.

— Значит, и вспышки происходят с некоторой периодичностью. Значит, рано радоваться. Надо всплывать. Надо идти к берегу. Нечего тут торчать!

Как-то само по себе оказалось словно бы вдруг, что мы находимся в кафе. Оказалось, мы пьем кофе, и место это — стеклянное здание, и все стороны смотрят на какой-то город, совсем недалекий, но весьма обаятельный своими старинными черепичными крышами. Память была светла и прозрачна, но не хватало чего-то главного. Я подумал, что до сих пор не имел здравой оценки собственной жизни. Вот теперь, с этой высоты, можно было смотреть на дома и их крыши, видя в них особый знак. Что это было за место? Я знал и не знал. Наверное, для этого мы и пришли сюда.