Анатолий Салуцкий - Немой набат. Книга третья

Подлевский, готовый разъяснить российскую ситуацию, не успел и слова молвить. Мгновенно разделавшийся со шпинатом Джимми, полнотелый, с наетым лицом, похоже, страдал речевой диареей. Вслед за вопросом он взахлёб обрушил на Аркадия свое понимание России и Путина: чуть ли не завтра этот диктатор после Крыма захватит Прибалтику, русские шпионы наводнили Штаты, Путин на корню душит демократию, в его жестокой империи на десятилетия бросают в тюрьмы каждого, кто причинил тяжкие увечья полицейскому, швырнув в него пластиковый стаканчик. А как его кровожадные команчи сбили малазийский «боинг»? А смертоносный «Новичок» в Солсбери? В общем, переводя на русский, Рашка — парашка. В Америке ненавидят Трампа за то, что он якшается с Путиным.

Десять минут этой клюквы, политической шелухи и буйных словоизвержений убедили Подлевского, что Блэкстоуна абсолютно не интересует происходящее в России. В голове этого импозантного румяного бизнесмена с сиреневой бабочкой в крапинку и пудовыми брендовыми запонками «Квадрат» из серебра с эмалью, которого Бен называл парнем, хотя ему под пятьдесят, сложились свои представления о варварской России, и Джимми никому не позволит поколебать убеждения, почерпнутые из самых влиятельных американских СМИ.

Поначалу Аркадий даже растерялся и в резонанс с парнем-перестарком почему-то вспомнил, что в России на так называемом консерваторском жаргоне молодых людей раньше кликали «стариками» или «старикашечками». Но быстро вернулся к осознанию странной реальности. Этот «парень» знает о России все, что ему нужно, дабы считаться в своем кругу экспертом по части российских ухищрений «а-ля Солсбери», и с неуемной жаркой страстью будет хвастать перед френдами, как высказал русскому то, что думает о его стране.

— Это Нью-Йорк, приятель, — как бы извиняясь за пустую встречу, сказал потом Бен. — Город демократов, бунтующих у Трамп-тауэр и не приемлющих главного твиттерщика под лозунгом «Трамп — никогда!». К тому же Блэкстоун явно с Западного побережья, его оклахомское наречие даже я понимал с трудом. Эти джентльмены из долины Сакраменто живут предубеждениями, не слишком благовоспитаны и чрезмерно строптивы. Их фраппирует, иначе говоря, шокирует любое непривычное мнение. То, о чем они не знают, по их мнению, просто не существует. Интим и глобал для Блэкстоуна равнозначны, сегодня он зарядился вдвойне: съел шпинат и обругал Рашку. Между нами говоря, это потенциальные пациенты психолепрозория, потому с ними и носятся как с объектами культурного наследия. Самая питательная среда для бациллы санкционных умопомрачений.

Та встреча, когда после одной-единственной оправдательной для России ремарки у собеседника вздыбилась холка и он нахмурил брови, упрекнув Аркадия в умственной отсталости, была для Подлевского хорошим уроком — он из всего умел извлекать пользу. И быстро усвоил своеобразную, неискоренимую особенность американского менталитета: все действия Америки на мировой арене — это всегда правда и добро, а помехи, чинимые ей, — это всегда ложь и зло. Впоследствии на ланчах и ужинах он выстраивал разговор так, чтобы подыгрывать настроениям здешней среды, но и по максимуму завлекать собеседников. Сам нажимал на варварское бесчиние, творимое в России, разъясняя, что именно эта дикость позволяет западным бизнесменам сказочно обогатиться. Если, конечно, они найдут опытного консультанта, знающего, как ловчее обходить дурацкие российские финансово-бюрократические рогатки.

Но после таких встреч — все одного пошиба, — оставаясь наедине с собой, Подлевский иногда не без улыбки, а то и с тихим смешком вспоминал немеркнущие тексты Михаила Задорнова о врожденной тупости мериканцев — Аркадию нравилось отбрасывать первую букву «а». Этой упертой публике можно впаривать самые нелепые бредни о России, главное — не переубеждать. Любая попытка отклониться от стандартного мнения сразу воздвигает вокруг тебя стену недоверия.

Впрочем, не забывал Аркадий и мудрых подсказок Гурвина, который среди прочего посоветовал освоить несколько сугубо американских тем, чтобы жонглировать ими за столом и сойти за своего парня. Бен даже преподал Аркадию урок рок-н-ролла, разумеется теоретический: надо отличать нэшвиллский рок от дейтройтского, а тот — от рока Западного побережья. «Если ты в беседе мимоходом пробросишь свои познания, то сразу повысишь к себе доверие, — учил Бен, — особо это ценят в протестантских городках провинции, на них и ссылайся. Тонкий способ дать понять, что ты бывал в глубинке Америки».

Пожалуй, лишь однажды Подлевскому назначил встречу человек, который, по словам Бена, серьезно интересуется Россией и приглашает его пообедать в ресторане «Я и моя Маша». «Только не перепутай! На тридцатой улице, в Нью-Йорке несколько таких ресторанов. Сеть...»

Когда Аркадий нашел это заведение, поразившее его торжеством псевдорусского китча, и назвал себя на стойке, ему указали столик в дальнем углу шумного зала. Навстречу поднялся человек крупного калибра в дорогом сером костюме, явно пошитом на заказ, безупречного кроя, он сидел на нем как влитой, «лайковой перчаткой», ни морщинки; казалось, этот человек сделан из нержавеющей стали. Своей статью мужчина напоминал тренированного морпеха, готового к высадке. По привычке Аркадий бросил взгляд на обувь — темно-синие туфли Джонн Лоб авангардной марки, на двух застежках. Незнакомец кратко представился:

— Гарри Ротворн, широкий бизнес.

Сделав заказ, он попросил Подлевского сказать несколько слов о себе. Потом перешел к делу:

— Гурвин рекомендовал вас как опытного гида по российским деловым просторам, думаю, об этом мы с вами основательно поговорим как бы позднее. А сейчас мне хотелось бы вас кое о чем как бы порасспросить. — Он к месту и не к месту пересыпал речь словечками «как бы», что свидетельствовало о его гарвардском происхождении. Да и галстук на нем был культово гарвардский: темно-красный с желтыми крапинками из мелких надписей «Ин вино веритас» — истина в вине.

Аркадий кивнул. Он был готов к любым вопросам.

Но только не к тому, который услышал.

— Сравнительно недавно Совбез ООН голосовал резолюцию, как бы осуждающую сталинизм. Скажите, друг мой, почему Россия воздержалась, а Китай наложил вето? — Гарри говорил спокойно, ритмично, словно в блюзовой гамме.

Подлевский оторопел от неожиданности. Но природная смётка и на сей раз не подвела. Не зная, что ответить, он мгновенно решил идти в обход:

— Что «почему»? Почему Россия или почему Китай?

— И то и другое.

— Но все-таки вас интересует Россия или Китай?

— Меня интересует Россия на фоне Китая. В газетах пишут, что нам необходимо сокрушить Россию не военным способом до того, как начнется неизбежная война с Китаем. И я хочу понять, зачем, в отличие от китайцев, вы как бы дергаете за усы Сталина. — Усмехнулся. — Ведь Путин, насколько мне известно, тоже лучший друг физкультурников.