Анатолий Салуцкий - Немой набат. Книга третья

— В том и интерес, что у каждого свое мнение, свое сомнение. Это же не партия с дисциплиной мозгов, люди независимые. И сами хотят сказать, и других послушать. Хотя, конечно, общий пульс прощупывается. Евролюбов или профессиональных вопрекистов среди них, пожалуй, нет. И если спорят, то беззлобно. Да! Знаешь, как Синицына теперь кличут? Недогубер!

— Что за недогубер?

— Недогубернатор. Он же пролетел на выборах как фанера над Парижем. Все знают, что подтасовка была, вбросы мощные. Но вот что любопытно. Те, кто у Остапчуков, они все ратовали за Георгия. Однако после выборов не испытывали горечи. Да и Синицына недогубером не за глаза зовут, он не обижается.

— Что ты хочешь сказать?

— А то, что сбой на выборах в кругу Остапчуков восприняли спокойно, я бы даже сказала, отчасти с юмором. Иного и не ждали, потому что сегодня самокритично считают себя мечтателями местного разлива. Но! — Легким постукиванием пальцев по столу привлекла внимание к многозначительному «но!..». — Меня не покидает ощущение, что Остапчуки, их гости, да и сам Синицын считают те выборы как бы репетицией. Точка не поставлена, люди во вкус вошли, первую пробу обдумали, осмыслили и впредь намерены гнуть свое еще упорнее.

— Веруня, смотрю, ты тут время даром не теряла.

— Я Остапчукам безумно благодарна. Окунулась в новую духовную атмосферу.

— Тогда скажи, ментально периферия от столицы сильно отличается?

Вера задумалась.

— В Москве я в таких кругах не бываю, сам знаешь. А дебаты в Поворотихе... Там люд другой.

— Пока не бываешь! Мы с тобой приглашены на юбилей Синягина.

— Приглашены? Потрясающе! Раиса Максимовна с Филиппом тоже полетят. Как без них? — Вдруг озаботилась. — Витюша, мне ведь подготовиться надо. Какой наряд подобрать? Обязательно в салон красоты сходить. Я же не могу в грязь лицом...

Донцов расхохотался.

— Женщина всегда остается женщиной. Вернемся в Москву, тогда и займемся твоим туалетом. А пока все же просвети: чем провинциальное обчество озабочено? Чую, Жора хочет меня представить Остапчукам.

— А как же! — всполошилась Вера. — В суматохе забыла предупредить. Улетаем-то мы в воскресенье. А в субботу у Остапчуков очередной сбор, уже звонили.

— Ага, так я и думал. Но не с пустыми же руками идти. Что купить?

— Именно что с пустыми! Там даже не чаёвничают. Народу много, стол накрывать, чай подливать, посуду убирать... Не для того сходятся, чтобы время на ширлихи-манирлихи тратить. Раиса Максимовна бутылки с лимонадами да газировкой ставит, бокалы. Каждый себе и наливает. Просто, удобно. Все свои, чужие там не ходят. Это же не гостевание, не товарищеский ужин, не деловая встреча. Собираются люди посудачить о том о сём, умников, прогнозеров послушать. А чем здешнее общество озабочено?.. Все гудят о поправках в Конституцию. Не поверишь, только о них и речь.

— «За» или «против»?

— Понимаешь, Витюша, путинские поправки, они здесь, считай, никого не волнуют, их называют не поправками, а уловками. Народ не понимает, о чем речь, что изменится в Думе, в Госсовете. Только оппозиция шумит, ей это по статусу положено. А вот поправки, которые снизу пошли, о традиционных ценностях... О-о, тут горячка. Если не примут низовые поправки, общественных скандалов не оберешься.

— Да что же плохого, если впишут, что брак это союз мужчины и женщины? Кто против?

— Люди опасаются, что туда ювенальные закладки могут впихнуть. А главное — русские поправки! Вокруг них здесь такая кутерьма, что Путину не позавидуешь. Ну чего я тебе буду пересказывать? В субботу сам услышишь, о них наверняка снова будут спорить.

Когда с небольшим «путинским» опозданием приехали к Остапчукам, Синицын шепнул Виктору:

— Сначала я тебя представлю нашей кухонной публике.

— Не понял...

— Эка ты непонятливый! Это же «кухня» шестидесятых годов. Народ пар выпускает.

Впрочем, о Донцове забыли сразу после приветственных раскланиваний. Обстановка в гостиной уже разогрелась, и двое мужчин неопределенно-среднего возраста, сидевшие в креслах друг против друга, продолжили пикировку.

— Дмитрий Ионыч, я же вам говорю: общенародного голосования ни в Конституции, ни в законах нет. С чистого листа поют.

— Не волнуйтесь, до мая закон примут.

— Да ведь у избиркома даже нет функций проводить такие голосования.

— Ничего! Зато Эллочка-людоедочка, в избирательном смысле конечно, уже заявила, что порог явки не нужен, а тех, кто наущает народ бойкотировать, надо наказывать. Радоваться пора, прямо на наших глазах сотворяется великий акт законотворческого... — Язвительный Дмитрий Ионович, в свободном синем свитере, похоже домашней вязки, запнулся, подбирая нужное слово, и тут же со всех сторон со смехом посыпалось:

— Произвола...

— Эпохальная мистификация...

— Хрущевский волюнтаризм ей в подметки не годится.

— Она еще сказала, что можно онлайн голосовать. И на вокзалах, в аэропортах. Везде избирательные урны поставят. По ходу на коленках закон лепят.

— Это цветочки! По ее словам, поправки — это политическое завещание Путина. Вот ягодки! Она что, хоронить его собралась? Язык до щиколотки...

— А комплексный обед с винегретом в нагрузку? Проголосовать — что в столовую сходить. Неужели классику не читала — про Конституцию или севрюжину с хреном?

— А Валентин Гафт слышали что сказал? — громко произнес сидевший за овальным столом, словно в президиуме, почти лысый, седобровый мужчина. Власыч для себя окрестил его «скоблёной мордой». — Что большинство наших элитариев зарабатывают в России, а деньги-то за рубежом тратят. Предателями их назвал.

Дмитрий Ионыч пожал плечами, ответил:

— Я где-то читал, что Козырев... Помните мидовского министра, который умолял американцев разобъяснить неразумным русским цели российской политики? Он в Майами сейчас бытует, иногда в СМИ квакает. Так вот, он вроде бы племянник Гафта. Может, фейк. Сейчас правду от вымысла не отличишь.

— Погодите, друзья, — начал Синицын, и все утихли. — Законное будет голосование или же волюнтаристское — в этом, как учит наша история, потомки разбираться будут. А сейчас что? Что с русскими поправками?

Общий тяжелый вздох прошелестел по гостиной, откликнувшись тягостным молчанием. Наконец Раиса Максимовна неуверенно ответила:

— На сегодняшний день, насколько я понимаю, по части русских поправок удается добиться формулировки: русский язык как язык государствообразующего народа. Всяко лучше, чем ничего.

— В Конституции РСФСР русский народ был назван по имени. Но в 1990-м демократы изъяли эту запись. Надеюсь, помните ту вакханалию демократических свобод! — Это басом сказал солидный мужчина в возрасте, со взглядом и осанкой патриция, тоже восседавший за столом.