Анатолий Жук - Бульвар

Я побежал. Двор был хорошо освещен, и я не боялся споткнуться. Вместо того чтобы бежать через детскую площадку, где было много разных развлечений для детей — домики, грибочки, песочницы, качели, лестницы, — что является преградой для любого автомобиля, я, как одноклеточное существо, помчался по тротуару. «Уазик» прервал мой стре­мительный бег, догнал меня и затормозил перед са­мым носом.

— Чего бежишь от нас? — схватил меня за руку милиционер.

— Во-первых, с вами встречаться нет никакого желания. Во-вторых, у меня вечерний моцион.

— За что мужика в арке бил? — открытый вопрос милиционера.

Елки-палки! Ну не рассказывать же ментам ту гнусность, которая произошла в троллейбусе?! Да и кто поверит, когда ни одного свидетеля. А ментам главное свидетель. Ау-у-у! Где вы, обиженные и ос­корбленные? Молчание. Вот и доказывай, что ты не верблюд.

— Никого я не бил и никого не видел. У меня ве­черняя прогулка, и я бегаю. Или нельзя? Может, указ какой вышел о запрещении вечернего бега? Так просветите меня. Я гражданин законопослушный и буду только ходить.

— Веселый говорун, образованный, — саркасти­чески заметил милиционер. — Садитесь в маши­ну, — уже на «вы» обращаясь ко мне, сказал он.

— Зачем? — уточнил я, и мне стало немного не по себе. Не раз приходилось подъезжать на таких бесплат­ных авто. И чего это стоит, хорошо знаю. — Ну, правда, зачем? — не унимался я.

— Экскурсию для вас проведем, — коротко объяс­нил милиционер.

Чтобы не будить спящую собаку (милиционер не выпускал меня из поля своего зрения), я безо всяко­го энтузиазма впихнулся на заднее сиденье маши­ны.

— Поехали, — дал команду милиционер води­телю.

— Куда? — уточнил водитель.

— В арку. Поищем другого...

«Уазик» развернулся и на скорости помчался к арке. Я молился, чтобы там никого не было.

В темноте арки, на асфальте, милиционеры на­шли шапку и шарфик.

— Что на это скажете? — спросили меня.

— Ничего не скажу, я не сыщик. Если только одно — выкинул кто-то или потерял.

— Посмотрим. Поехали вдоль улицы, — распоря­дился милиционер. — Думаю, другой будет там.

Машина выехала на улицу и медленно покати­лась вдоль нее. Милиционеры внимательно всмат­ривались в прохожих на тротуаре. Я снова молился. И в какой-то момент заметил своего обиженного: уз­нал по джинсовой куртке. Засунув руки в карманы, быстрым шагом, немного наклонившись, он куда-то целенаправленно шел.

Я весь напрягся.

Мы проехали мимо: милиционеры не заметили его. Мне сразу стало легче.

Подъехали к перекрестку, где обычно я выхожу, чтобы пересесть на другой транспорт.

Я сказал:

— Моя улица. Здесь недалеко я живу.

— Где? — уточнил милиционер.

— На бульваре.

— Остановись, — скомандовал милиционер.

«Уазик» остановился.

— Ну что ж, выходите и считайте, что вам повезло. Бегайте и дальше. Указа насчет запрещения бега пока нет. Стране нужны здоровые люди. Больных только Бог любит.

***

Весна закипала песнями птиц и шумом детских голосов. Они будто соревновались звонкости, не желая уступать друг другу. Но это было не то глупое упрямство двух оппонентов, которых иногда сводит жизнь, порой непонятно для чего. Если только для того, чтобы просто свести, чтоб чубы трещали, а потом — смехом все оскорбить да поиздеваться над ду­раками. Тут уже ограниченность какая-то, крити­ческая черта, за которой может наступить бог знает что... Ведь в дурости нет сердца и светлой радости, только животный инстинкт.

А это никем не контролируемое весеннее бешенс­тво птиц и детей хоть и не отмечено в календаре красным, но настоящий праздник. О, куда там до него другим праздникам, которые празднуют взрос­лые, делая дома богатый стол и надевая на себя все самое лучшее. Куда там?! Даже близкого подобия нет. Разве можно сравнить полет духа с земным и реальным, пусть даже утонченным.

Где тут птичьи песни, а где детские голоса — уже не разберешь: единое, нераздельное что-то — вели­кий Божий хор, который поет хвалу жизни.

А еще — океан синего неба, айсберг красного сол­нца. А под ними — место для всех, не обозначенное никакими границами и запретами.

Они, эти большие вольные творцы — птицы и дети — живут сегодня: в этот час, в эту минуту. Ни­какое светлое завтра их не привлекает. «Завтра», «светлое» — что это такое? Разве может быть нечто большее, чем сегодня? Сегодня распирает грудь от радости и доброты, от нестерпимого желания успеть все осуществить. Сегодня! И только огорчает то, что нужно будет идти спать — ведь ночь впереди. Но в душе, как вулкан, полыхает желание: быстрей бы она прошла, ненавистная, чтобы опять проснуться сегодня.

Мне захотелось вплести свой голос в эту непри­думанную, никем не срежиссированную суету, в это гениальное безумство. Пробужденное духом того да­лекого, давно минувшего, которое свое гнездышко в сердце никогда не покидает до последней искорки сознания, даже засаднило мне — засвистеть, закри­чать, закукарекать, залаять, заквакать... Поспорить с кем-нибудь, доказывая что-то важное и обязательное, как, например: этот камень не камень, а большой грузовой автомобиль, который может перевезти целый дом; а этот кусок доски — боевой вертолет, который как хочешь летает и везде садится... и про все, про все забыть, без остатка, занавесив сознание своей серой зрелости вечно озабоченного мудака обратным полетом в розовое время...

И вот уже серьезный и озабоченный своей взрос­лой серостью мудак — далекий маленький мальчик: счастливый, радостный, легкий; рядом с ним молодые мать и отец, такие же, как он, маленькие, хоть и немного старше, два брата и сестра. И бесконеч­ность неба и солнца, воздуха и воды...

Но вот еще немного мгновений — и уже снова мудак, снова серьезный и озабоченный, с ощущением всех жизненных реальностей.

Смотрю в окно. Думаю. Понимаю. Усмехаюсь. Слушаю. Всю эту птичье-детскую песню, эту поэзию и музыку, пока земля и все живое на ней не превра­тится в пыль и туман, год за годом будут слушать другие миры. Будут удивляться и завидовать, де­лать попытки понять и перенять для себя, чтобы на­дышаться запахом и ароматом такого же счастливо­го безумства. Уверен: таким калейдоскопом красок, звуков, запахов не владеет ни одна планета Вселен­ной. Мы одни такие. Одни! И нам это не страшно, потому что нас не покидает весна. Она все равно приходит, даже после самой холодной зимы. И зеле­неют, шумят деревья, своими кронами раскачивая и раскрашивая облака; цветут цветы, украсив новый день миллионами разноцветных знаков открытия и чистоты; журавлиным криком оглашаются леса и луга, озера и реки, острова и земляничные поляны; в трепетном сиянии расправляют бабочки свои тон­кие нежные крылья; и всей этой весенней новизне придают смысл трудяги-пчелы, медным гулом наполняя разомлевшее под солнцем вольное царство Широкого пространства.