Анатолий Жук - Бульвар

— А плохое?

— Предательство, обман, — короткий, без всякой паузы ответ Лины.

— Хорошо, — немного протянул паузу я. — А те­перь давай попробуем посмотреть на это более вни­мательно, будто через увеличительное стекло.

Еще небольшая пауза, и я начал заливать дальше:

— Ты говоришь, встретились, полюбили. Ну а если девушку любит другой парень или парня — другая девушка?

— А при чем тут это? — удивилась Лина.

— Очень даже причем. Мы говорим про добро. Значит, оно должно быть всесторонним. А если оно хоть с какой-нибудь стороны прихвачено болью — то как тогда его назвать? Ведь те, кому отказали в чувствах, и руки, бывает, на себя накладывают. И потом: эти двое, что полюбили друг друга, не на­чнут ли через несколько лет выдирать один одному глаза? А у них же, наверное, дети — им как такое? Ну, а если даже и хорошо все во взаимоотношениях вдруг обычная смерть заберет кого-нибудь из них? Это как?

— Тебя послушать, так вообще не нужно женить­ся, — ехидно попрекнула Лина.

— В данном случае мы говорили про добро. А нуж­но жениться или нет — тебе лучше знать.

Лина поняла мой намек и ее глаза наполнились слезами.

— Прости, я совсем не хотел тебя обидеть, мы ведь просто рассуждали на тему.

Отвернувшись от меня, Лина, насупившись, мол­чала. Я продолжал:

— Теперь про автомобиль: я думаю, ты имеешь в виду развитие всего, так сказать, технического. Здесь совсем полный завал. Да — быстро, удобно, легко, весело, свободно... А леса умирают, реки от­равлены, животный мир гибнет. Да что там! Посмот­ри на людей. Во что их превратил этот автомобиль, этот прогресс? Они же стали подопытными крыса­ми, правда, не известно, для кого и чьей лаборато­рии. И страшнее всего — если сами для себя и сами в своей, эксперимент на самих себе.

Я продолжал дальше, сделав небольшую паузу.

— А теперь давай перейдем к плохому: предатель­ство. Девятый круг по Данте. Самый последний, са­мый низкий. И все-таки, мне кажется, что нет более распространенного явления, чем предательство. Оно на самом высоком уровне: страна, которая еще вче­ра была в союзничестве с другой страной, под нажи­мом более сильной и влиятельной — отказывается от дружбы и взаимопомощи. И это в то время, когда необходима военная помощь. Предательство? Безусловно! Плохо? Безусловно! Но, отказываясь, она со­храняет мир, благополучие, спокойный и сытый за­втрашний день для своих людей. Хорошо? Хорошо! Властелины, правители — это из истории — перехо­дили из одной веры в другую и наоборот. А это яв­ляется, как известно, самым высоким религиозным предательством. Но этим самым они сберегли тыся­чи людей. Хорошо? Хорошо! И так во всем. Помнишь, в Библии: кто из вас без греха — пусть первым бро­сит в меня камень. Ну, а обман, как ты говоришь, так он во всем, этот верный спутник: на хорошее — он плюс, на плохое — минус. Вот и вывод из всего: ни хорошего тебе в мире, ни плохого: пятьдесят на пятьдесят. И никакого совершенства...

Только через несколько минут Лина заговорила:

— Не понимаю, зачем ты мне прочитал эту лек­цию?

— А я и не собирался читать тебе лекцию.

— А как по-другому можно назвать твою речь? Ты разговаривал со мной как с идиоткой.

— Я разговаривал с тобой так, чтобы ты смогла меня понять. И к тому же, это ответ на те сомнения и претензии, которые прозвучали, пардон мадам, в вашем предыдущем вопросе: у тебя кто-то был?

Лина шмыгнула носом, перелезла через меня, по­дошла к стулу, где висела ее одежда, и начала оде­ваться.

— Ты чего? — спросил я.

Лина не ответила.

— В чем дело, Лина? — спросил я и тоже встал с дивана.

— Издеваешься? — вскинулась Лина.

— Совсем нет! Какой вопрос, такой ответ.

Лина стала одеваться еще быстрее.

— Лина, ты что?

Я не хотел, чтобы она уходила.

— Ты спросила, я ответил, как умел, — пытался успокоить я Лину.

— Не мог просто, двумя словами...

— Ну пожалуйста: Лина, у меня никого не было

— Дуру из меня делаешь! — всхлипнула Лина.

Мое терпение заканчивалось, но нужно было себя сдерживать. И у меня это получилось.

Я обнял Лину со спины, останавливая ее суетли­вые движения,

— Прости, — шепнул я ей на ухо. — Ну, прости.

Она сразу успокоилась, прижалась к моей груди.

— Давай ляжем, — так же тихо сказал я.

Ее штаны и кофточка опять оказались на стуле. Подхватил Лину на руки... и диван вновь под нами стонал, скрипел, смеялся, плакал... Потом, удовлет­воренные, спокойные, мы пили вино, разговарива­ли, смеялись...

Было бы глупо спрашивать о цели ее приезда. Я и так все отлично знал и понимал, но все же поинтере­совался. Лина ответила, что привезла контрольную работу в университет. Нужно подтянуть хвосты — год дипломный. Да и вообще... соскучилась. Послед­нее мне было приятно, ибо я знал, что оно и было главным.

Вообще, Лина училась легко, а хвосты специаль­но оставляла для того, чтобы был лишний повод приехать в Минск, — призналась мне как-то она.

Вместо двухразового приезда в год (после Нового года и весной) на сессию Лина приезжала раз десять, а то и чаще: то якобы по институтским делам, то, например, по магазинам походить. Нужно же было какое-то оправдание придумывать этим визитам в Минск. Родители вопросы задают, чего так часто ез­дишь, муж под боком, хоть и разведены, но живут в одной квартире, соседи не без интереса. Провинция. Все на виду. А должность — учитель. Брось на нее тень — не отмоешься. Город, он все спрячет, утопит, сбережет любую самую сокровенную тайну. А там, в маленьком городке, видно далеко, а слышно еще дальше. Вот поэтому Лина старательно придумыва­ла оправдания своим визитам в Минск.

Остаток ночи прошел тихо, спокойно: без сцен ревности, выяснения отношений. Пили вино, что-то говорили, легкое, пустое, не нужное. А потом был сон, глубокий, сильный.

В девять часов утра Лина вскочила и, глядя на бу­дильник, ойкнула.

— Проспала!

— Так ведь всего только девять, — лениво зев­нул я.

— Я в это время уже в институте должна быть.

— Никуда твой педагог не денется. Успеешь сдать свою работу. День длинный.

— Очень даже может деться. У него не один инс­титут: работает в двух или трех. Уедет куда-нибудь, где потом искать? Придется опять приезжать, — быстро и хитро глянула на меня Лина.

— Приедешь. Будет повод, тебе же нравится это, — и я попробовал прижать Лину к себе, чувствуя, как сладкое желание снова возникает во мне.

— Нет-нет, — мягко оттолкнула меня Лина. — Вечером. Я еще буду ночевать, — и, встав с дивана, начала одеваться.

Вечером Лина не пришла. Я был очень рассержен, так как из-за нее даже репетицию отменил, которую должен был проводить в качестве режиссера.

В прошлом году я восстановил спектакль, который долго не показывали, так как он требовал замены ак­теров: предыдущие исполнители главных ролей уже не смотрелись, как говорят, выросли из этих ролей, и на замену им нужно было вести молодых, что я и сделал. И именно этим вечером мне предложили про­вести репетицию. Пришлось врать, чтобы отказать­ся, сказать, что съемки на киностудии. Вот поэтому и злость моя была обоснованна. И еще, что-то там почувствовал, отчего мне стало неуютно, тоскливо. Может, позвонить кому-нибудь? Поздно, наверно. Двенадцать ночи. Все же достал и начал листать записную книжку с телефонными номерами, и не мог остановиться на ком-нибудь. Наташа — даже три их у меня, Галя, Таня, Нина, Рита, Оксана, Валя...