Анатолий Жук - Бульвар

Жестким ударом в лицо я остановил Губу. Из его носа потекла кровь. Мне совсем не было его жаль. Наоборот: безумство овладело мной. Рука тянулась к тонкой шее, желая ощутить хруст его позвонков. И я ухватился. Пальцы начали сжиматься в смер­тельной хватке. Губа несколько развернулся, заело­зил, зачесал ногами и, из последних сил отрывая от горла мою руку, резко начал ослабевать, обмякать. Его лицо стало синеть. Невероятными усилиями я сдержал свою дикость. Нужно было срочно уходить, иначе все могло окончиться бедой...

Тяжело дыша, я поднялся, поднял дубинку, кото­рая лежала в нескольких шагах.

Заячья Губа руками растирал шею, часто хватая воздух, кашлял. Увидев в моих руках дубинку, тон­ко завыл и спиной, по земле, пополз от меня прочь.

— Пошел вон, выродок, — выдавил я из себя, и дубинка задрожала в моей руке. С быстротой дико­го существа, отпущенного на свободу, Губа дал стре­кача.

Какое-то время я стоял, не двигаясь, с ощуще­нием полной кастрации всех чувств. Ни грусти, ни боли, ни радости, ни удовлетворения не испытывал. Глубоко втянул в себя воздух — и запахов никаких не ощущал. Пустота во всем. Чувство одиночества и никчемности, непонимания и холода, — даже передернуло всего.

Прямо перед собой в траве заметил нож, которым Губа угрожал мне, поднял его: перламутровый черенок с красной кнопкой на нем и острое, как шило, лезвие... Сложил его, нажал на кнопку — лезвие мгновенно выскочило. Опять сложил, сунул в карман. На расстоянии полсотни метров за мной следили дружки Губы, не делая попыток приблизиться.

Какое-то время я стоял, не двигаясь, и вдруг поймал себя на мысли: мне не хочется возвращаться домой. Неприятное чувство вызвала у меня эта необходимость вернуться. Я не хотел видеть Свету. Лучше бы она ушла до моего возвращения. Мне хотелось побыть одному — никому и ничем не быть обязанным, даже самым простым и обычным.

Я подошел к ближайшей скамейке, сел на нее. Почувствовал, как в кармане рукоятка ножа давит мне в пах. Достал его, вновь нажал кнопку, сложил. И так несколько раз. Удивительная вещь нож, такая необходимая в повседневной жизни каждого человека для самого мирного использования. Но в другой момент, управляемая плохой мыслью, эта вещь в миг превращается в орудие убийства.

Жизнь отмечена светом и тенью. Свет радует и тешит надеждой шаги завтрашнего дня. Оно — удовлетворение и открытая дорога, на которой просматривается все на пути. Каждое препятствие вырисовывается знаковым предупреждением, предоставляя широкий выбор обхода, чтобы его избе­жать. Тень — вечный капкан. Чаще всего, она вопрос без ответа. Цена ее познания — нередко и кровь, и смерть. Она — слепая бесконечность и тайна. Имен­но это и придает ей привлекательность запретного плода. Она вынуждает человека собрать все его ста­рания, чтобы стать на порог неизвестного. Вообще, человеку много не надо, но у него никогда не бывавает, чтобы ему совсем ничего не надо было.

Самая непроглядная тень для человека — он сам. Он не может гарантировать следующий свой шаг, определить точность поведения, отвечать за искренность неизвестно почему возникших чувств.

Превратив орудие труда в орудие убийства, неожиданно для себя человек открывает возможности, о которых раньше не догадывался...

И уже смотрит на это орудие, как на панацею, ко­торая позволит улучшить благосостояние... И толь­ко потому, что он смог заглянуть в тень, казалось бы такой мирной вещи домашнего обихода. И никогда до полной глубины человек не заглянет в свою лич­ную тень. Что она таит — никому не дано знать. Человеческая тень — бесконечна.

Я нажал кнопку — лезвие, щелкнув, выскочило. Сложил и нажал, сложил и нажал... Мне понрави­лась эта бессмысленная забава.

Домой идти не хотелось. А зайти было не к кому.

Я бездумно пошел по скверу до бульвара. Проходя ми­мо магазина, пожалел, что не взял с собой денег: очень захотелось выпить. Хотя дома у меня были и водка и шампанское, да и сам дом от магазина нахо­дился в метрах ста пятидесяти — туда мне не хоте­лось.

Зашел в магазин — может, кто из знакомых встретится, но никого не встретил. Недалеко была мастерская одного знакомого художника, решил зайти к нему. На мой звонок дверь никто не открыл. Опять вышел на бульвар. На лавках вдоль аллеи си­дела молодежь, потягивая пиво из бутылок. Люди по­старше баловали себя «чернилом», стараясь делать это незаметно, чтобы не привлекать внимание ми­лиционеров, которые каждый вечер по двое или по трое прохаживались по бульвару.

И хоть прожил я на бульваре уже немало — пятнадцати лет, знакомствами не обзавелся. Даже с соседями из своего подъезда — добрый день и до свидания. Вот и все отношения. И признаться честно, особенно от этого не страдал. Мне никто не нужен, мой инстинкт самосохранения определяли больше путем одиночества. Оно — мой угол. Но совсем не тот, в котором часто оказываются люди, загнанные тяжелыми ударами судьбы. Наоборот, угол спокойствия, сохранения самого себя, своего сердца и души. Может, это удивительно для некоторых, но для меня все так: я люблю этот уголок одиночества, он мой и ничей больше.

Только в состоянии одиночества я могу прислушиваться к самому себе, услышать и понять все то, что во мне родилось и прозвучало действием во времени и пространстве, которые были главными ведущими спутниками моего существования, моем жизни. Влияние этого действия непосредственно отражалось на тех, кто жил рядом и с кем я имел тесные отношения. Поэтому единственная просьба для всех: не суйтесь в мое одиночество, не пачкайте мой дух желания понять себя и вас тоже. В нем живут самые теплые чувства к вам, но неосторожным движением вы можете их растоптать.

Я плелся по аллее уже без всякой надежды, что встречу хоть каких-нибудь своих знакомых — ну, хотя бы тех случайных выпивох, которым, случа­лось, проставлял «чернило», спасая от смертельного сушняка. И нигде никого не было. Постоянные буль­варные стражи, сегодня они словно вымерли. Решил подойти к двум пацанам, которые отдельно сидели на лавке, с пивом в руках.

— Мужики, продаю нож за полторы тысячи. В ма­газине он все десять стоит, а может, даже больше, - предложил я пацанам свои трофей, добытый у За­ячьей Губы.

Ребята смотрели на меня настороженно и недоверчиво.

— Классный нож, смотрите, — рекламировал я свой трофей, нажимая кнопку на рукоятке. Нож выскакивал, я опять складывал и опять нажимал. — Такой еще поискать надо. Лишь бы где его не купишь.

— Можно посмотреть? — заинтересовался один из парней.

Я протянул ему нож. Он покрутил его в руках, не­сколько раз нажал на кнопку, глядя с восторгом, как остро выбрасывается лезвие.

— Сколько хотите за него? —уточнил он.