Ахто Леви - Бежать от тени своей

Правда, были, на наш взгляд, и дикости. Например, женщины сидели отдельно от своих мужей, ни один из них не ухаживал за своей женой, на женщин вообще не обращали внимания. Танцевали тоже без женщин. Исключением являлась я.

Чтобы ты понял, почему без всякого повода пишу тебе это письмо, придется сделать небольшое вступление.

Я очень жалею, что нам, хотя мы с тобой и шли на «параллельных курсах» взбаламученного житейского моря, не пришлось встретиться. Если б это случилось раньше, сегодня не нужно было начинать беседу в таком изысканно-вежливом тоне. Я не солгала, когда говорила о моем олимпийском терпении, но сейчас, размышляя о событии, произошедшем два дня назад, не вижу другого человека, с которым могла бы говорить об этом. Даже необязательно, чтобы этот человек выражал одобрение или осуждение, – просто мне нужно сейчас с кем-то поговорить по-дружески…

Послушай! Отвлекись немного от окружающей суеты, сядь поудобнее, прочти мое письмо и ответь, как бы ты поступил на моем месте.

Я тебе писала, что меня поселили на бывшей туристической базе. Года три назад эта база соответствовала своему назначению. Теперь же в хилых, облезлых домиках, давно не видавших ремонта, проживают приехавшие на строительство курорта жители с гор и случайные люди.

По соседству со мной, в таком же курятнике, живет русская женщина Анна с одиннадцатилетней дочерью от какого-то грузина, который, разумеется, обитает невесть где. Живется ей трудно. Работает она уборщицей. Как-то я зашла к ней за чистым ведром, и она встретила меня с истинно русским гостеприимством, сделала вареники, купила чачи (так тут называется самогон), снабдила всякой хозяйственной утварью.

У меня сохранилась бутылочка вина, привезенного с собой, и я решила угостить Анну и Питико – ее девочку. Выпили за дружбу. Питико взобралась ко мне на колени, попросила: «Можно я буду называть вас „ма“?» Я чуть не разревелась, но взяла себя в руки и решила не рассказывать Анне о своем горе – пусть считает меня удачливой женщиной, такой, какой я ей кажусь…

Часов в девять вечера Анна предложила показать мне курорт. Приоделись, навели марафет и чинно, по-семейному, отправились гулять. Вечер был чудный, тихий, теплый.

Со дня приезда я лишь издали видела контуры высотных домов пансионатов. На фоне моря и сосен они казались мне совершенно неуместными здесь. К этому месту подошли бы небольшие коттеджи или же дома, похожие на прибалтийские. Но при вечернем ярком освещении эти высокие корпуса в черной мгле производили сильное впечатление.

Навстречу нам двигалась праздная, нарядная толпа, слышалась музыка, и мне казалось, что я попала на другую планету, где не знают страданий.

Анна, видя меня грустной, – а я всегда грущу, когда другим весело, – вдруг предложила:

– А не попытаться ли нам зайти туда, где играет музыка? Только там… – заколебалась она, – там все очень дорого…

– А что это за место? – спросила я.

– Ресторан, еще, говорят, бар…

И вот мы – в огромном зале. Все говорило в нем о том, что простому смертному сидеть здесь не по карману, но отступать было поздно.

Нашелся свободный столик. Вспомнила, как Анна заправляла суп луком, поджаренным на постном масле… Захотелось сделать что-нибудь приятное для нее и Питико, как-то отблагодарить за их теплоту. На нашем столике появилась холодная буженина, маринованный лук, холодная рыба, тарелка с тонко нарезанной копченой колбасой, сухое вино и, наконец, поднос с цыплятами, зажаренными на вертеле.

Кутить так кутить! Но Питико беспокойно ерзала в кресле, поглядывая на соседний столик. Оказывается, для ее полного счастья не хватало фисташковых орешков и мороженого!..

Сначала в зале было более или менее тихо. Музыканты исполняли классические вещи, посетители вели неторопливые беседы. Мое внимание привлекли три славных парня: загорелые, в белых рубашках, пиджаки их висели на спинках кресел.

К их столику подошла молодая худощавая женщина в старых выцветших шортах и какой-то неопределенного цвета кофте, попросила у них спички. Я слышала, как она обратилась к ним по-английски (я ведь немного знаю английский и немецкий).

Один из парней небрежно, через стол, швырнул ей коробок спичек, другой поднес зажигалку к самому ее носу, а третий прошелся рукою по ее тощему заду. Они дружно загоготали, а женщина развернулась и закатила нахалу пощечину. Все трое вскочили. Один схватил ее за волосы, другой ударил кулаком в грудь. И никто в зале не встал, никто не заступился.

До сих пор не могу понять, как это я сумела перемахнуть через соседний столик, вырвать женщину из рук этих негодяев и дать одному по морде… Ты бы видел, как он полетел!

Парни опешили, да и все находившиеся в зале с удивлением смотрели на меня: ведь принято считать, что на подобные поступки способны только мужчины. Подошел милиционер, предложил «пройти» – что другое он мог еще предложить!.. Я была уверена, что мне ничто не грозит, но слово «пройдемте»… Как неприятно было услышать его!..

Как и предвидела, я отделалась легко: мне только внушили, что не следовало затевать драку.

На улице меня ожидала Питико.

– А где мама? – спросила я девочку.

– Мама там… У нее ведь нет денег.

Ах да! Нужно же заплатить. Я кинулась в ресторан. Анна по-прежнему сидела за. нашим столиком… в компании этих самых парней. Когда я подошла, все трое вскочили. Один, пострадавший, робко протянул мне руку:

– Товарищ… Вы храбрая женщина! Только не нужно было защищать эту… шлюху!

– Какой бы она ни была, – ответила я, – неужели не стыдно таким сильным молодым людям обижать женщину?

Подошел официант, подал счет. Я расплатилась, и мы ушли.

Все во мне кипело. С горечью, с негодованием я думала о том, что эти юнцы считают, будто им все дозволено. Они чувствуют себя господами, держатся разнузданно, а их «невинные развлечения» сходят им с рук. А я работаю, трудом стараюсь утвердить свое человеческое достоинство в моей новой жизни. Я строю прекрасные пансионаты, настоящие дворцы. У меня война отняла детство, исковеркала жизнь, я не могу спокойно взирать на то, как на моих глазах по-скотски относятся к женщине мальчишки, еще и не нюхавшие жизни!..

Феликс, дорогой, ты, наверное, устал, читая мое письмо, но наберись еще немного терпения. Я сама не знаю, почему рассказываю тебе обо всем этом. Наверно, потому, что очень одинока здесь и мне не с кем поделиться своими мыслями…

По дороге домой Анна мне сказала:

– Сейчас будем проходить мимо концертного зала, там танцы в разгаре… Хочешь, зайдем?

Я не хотела, да и Питико давно пора было спать.

– Зайди хоть посмотри, – сказала Анна. – Я уложу дочку и приду к тебе.

Все мои колебания улетучились, как только я услышала джазовую музыку и увидела в окно людей.