Лебедев Andrew - Трамвай желанiй

Что она сказала, интересно, ребенку? Что лейкемия (слово всплыло запоздало) прошла, как простуда?! Стерва, стерва! Вот подойдет поближе, можно будет и схватить. За руку. Впиться, как когтями, чтобы почувствовала, хотя бы раз в жизни, настоящую боль. Чтобы поняла…

– Правда, Антоша! – сказал Семин, вырастая из-за спинки кровати. – Ты только не волнуйся. Тебе сейчас вредно волноваться! Как ты себя чувствуешь?

– Легко! – сказал Антон, подумав.

– Ну, это неудивительно! – хохотнул Виктор. – Ты же у нас несколько дней ничего не жрал – внутривенно пришлось кормить.

Здесь еще и кормят. Внутривенно! Он посмотрел на пластырь на своей руке. Ладно, неважно все это. Потом разберемся.

– Ну, а сейчас как? – спросил Семин, вырисовываясь за спинкой кровати. – Нормально?

Шутит, что ли? Это прямо как в американских фильмах, будь они неладны, – все вокруг горит, горы трупов, а главный герой спрашивает у героини: "Ты в порядке?" – Лучше не бывает! – Антон попытался улыбнуться. – А тебя тоже забрали?

Семин улыбнулся.

– Нет, я тут в качестве гостя!

Антон кивнул, понимая. И правда, за что их-то? Они ни в чем не виноваты. Только теперь он стал понимать это окончательно ясно. Мозги или, по крайней мере, то, что от них осталось, очистились. Стало вдруг неловко. Вот он стоит, Виктор, улыбается ему – пришел проведать. А он его проклял! Успел он сказать им об этом или нет? Кажется, да, так почему же он стоит и улыбается? Антон бы не стоял здесь и не улыбался после таких признаний. И старался бы держаться подальше.

Верит – не верит, не в этом дело. А он стоит. Почему?

– Так сюда теперь и посещения разрешили? – спросил он, подумав, что это действительно очень забавно.

Кажется, раньше в преисподнюю экскурсий не устраивали. Правда, вот Данте прогулялся в свое время со стариком Вергилием под ручку. С другой стороны, в духе времени, все у нас открыто.

– Ты стал получше себя чувствовать, вот и разрешили, – сказала вторая тень, выдвигаясь из тумана на свет божий.

Ангел чистой красоты. Тот, кто выведет его на свет из преисподней, как Христос.

Ангелы, вроде, бесполы. Или нет, они, мужчины, наблудили однажды, и что-то в Библии на эту тему есть. Он об этом раньше думал. "Прельщались дщерями человеческими!" Ну и раз ангелы не устояли, то почему бы и ему было не прельститься…

– А ты тоже пришла проведать?!

Анька сопела в стороне, во взгляде не ревность, а скорее – зависть. Зависть к дорогим шмоткам, к шику, к шарму, ко всему тому, чем она была обделена. Вот ведь смешная, думает, дело в деньгах, а ведь совсем не в них! И ты так думал, тоже дураком был…

Антон не злился на жену – не было у него сил на злость. Только удивляться мог – как такую толпу пропустили без конвоя.

– Бедный Антон! – проговорила Рита. – Игорь тебе привет передает, у него сейчас дела, не может прийти.

И повторила.

– Бедный Антон!

Ему показалось, или вправду глаза ее блеснули. Жалость, жалость… Как хорошо, что она его жалеет. Что там Ницше писал про жалость. Вот тут, товарищ, мы с вами расходимся принципиально. Жалость, она иногда очень приятна бывает. Как там в "Старике Хоттабыче"? Когда больного джина жалеют, он выздоравливает. И он тоже выздоровеет, если она еще задержится немного.

Так вот, медленно, окольным путем, пришло открытие. Он болен, и он – в палате.

Может быть, его перенесли сюда ночью из преисподней. Ну когда он спал. Вполне могли это сделать. Его сознание балансировало на грани яви и сна. А почему, почему тогда он лежит один – других больных в палате не было. Может быть, он заразный?!

Да, конечно, он болен, он сошел с ума. А безумие, наверное, заразно – мать его заразила. Ницше ведь тоже сошел с ума. Те, кто нащупывают нити мироздания, сходят с ума, защитный механизм, предусмотренный Создателем, – чтобы человечки неразумные не совали пальцы куда не следовало. И почему они без марлевых масок, они ведь тоже могут заразиться? Хотел предупредить, но тут же забыл, о чем думал только что! Доктор, у меня провалы в памяти. Расскажите. О чем? О провалах. О каких провалах! Стал персонажем из анекдотов. Сам когда-то похихикивал над новыми русскими, зло так похихикивал. Потому что видел в них своих старых друзей…

– Что случилось? – спросил он осторожно.

Юрка продолжал стоять рядом с кроватью, смотрел на него, хмурился.

Семин махнул рукой: – мол, лучше не вспоминать. Остальные тоже хранили молчание.

– Ты вот лучше порадуйся за сына! Там ведь, и правда, как-то рассосалось! – сказал Виктор и по голосу его было ясно, что это не шутка, что он и сам безмерно удивлен. – Мы с Ритой все нарочно проверили, чтобы ошибки не было!

Анька косилась на них неодобрительно. Она хоть и в церковь заглядывала, и к колдунье ходила этой дурацкой, а в такие радикальные чудеса не верила. Ничего ее не удивляло: чем меньше человек знает, тем меньше он удивляется – парадоксально, но факт. Вот и Анька – серая душонка – ничему не удивлялась. И изумление его друзей казалось ей преувеличенным, фальшивым.

Друзья. И правда, они оставались его друзьями. Забавно. А он и не знал, думал, что он один на белом свете.

– Тут прямо какое-то чудесное исцеление! – сказал Семин.

– А я теперь в чудеса верю! – признался Антон. – Я тут говорил с одним…

И осекся – из-за плеча Семина выглянул метрополитеновец и погрозил ему пальцем.

Антон откинулся на подушку и закрыл глаза. Есть чудеса, есть. Он теперь точно знал. Поделиться ни с кем нельзя, жаль. Нет пророка… Впрочем, пьеса выйдет интересная. Очень интересная!